– Мужайтесь, Григорий Павлович умер.
Несколько последующих часов, в соседней палате, продолжалась борьба за мамину жизнь. Наконец нам разрешили зайти. Не сознавая наступивших прощальных минут, с бабушкой, Катюшей, Олей и Михасиком тихо стояли в белоснежной палате. Так же, как и отец, вся обмотанная бинтами, она лежала на кровати. По лицу пробегали движения невыносимой боли, а на глазах появились маленькие слезинки. По очереди обвела нас взглядом. Обожженные губы шевельнулись:
– Пришло время, уйти. Детки, обещайте всегда заботиться и любить бабушку, как любила я. Будьте вместе, будьте опорой друг другу.
С большим трудом, через силу, родной человек старался не показывать страданий.
– Мама! Мамочка, ты поправишься! Мы будем вместе, – шептала старшая сестра, – вот увидишь.
– Доченька, потерпи, нам нельзя без тебя. Надо закончить так много дел, помочь детям исполнить наши мечты, – бабушка говорила сквозь слёзы.
– Послушайте!
Замолчала, но, сделав усилие и пересилив боль, с трудом продолжила говорить.
– Я очень люблю вас всех! Мама, прости, если вдруг нечаянно когда-нибудь обидела, или сделала что-то не так! – Вновь она, на некоторое время затихла, а тело стал бить озноб.
– Старалась быть тебе родной дочерью и хоть как-то заменить заботливого, любящего сына.
В невыносимом горе бабуля, уже не сдерживаясь, наклонилась. Плечи сотряслись от рыданий, столько горя было слышно в родном голосе. Вскинув кверху голову, взмолилась.
– Доченька! Доченька, не уходи! Не оставляй нас! Боже, будь милосердным, забери лучше меня!
От невозможности что-либо изменить, слёзы бежали из глаз, и не было никого, способного оказать помочь. Смерть стирала грани и делала людей одинаково беззащитными перед ожидающей судьбой. Осторожно, чтобы случайно не сделать больно, гладили бинты на маминых руках.
– Оленька! Родная! Будешь за старшую. Ты выдержишь! Катюша поможет! Вспоминайте чаще, о чём мы говорили, о чём мечтали, как и что решали делать.
Тело задёргалось, не желая больше слушаться хозяйку.
– Не плачьте! Мне уже не так больно, уже получше. Мама, отдай мои дневники, пора детям всё узнать. Если что, объясни, да они должны и так понять.
С чувством сострадания обвела нас глазами, полных печального прощанья.
– Жалко только, не успела сама рассказать, поделиться историей своей юности. Ромочка! Мишенька! Вы теперь остались одни мужчины в доме!
Все находящиеся в палате недоуменно переглянулись. Как мама смогла почувствовать папину смерть? Но она знала.
– Катюша, прикрой меня одеялом, что-то становиться холодно. Вот теперь хорошо.
На некоторое время в палате повисла тишина.
– Детишки, как жалко, что раньше не поведала вам о красивой любви. О жизни. Теперь поздно. Мама! Отдай им мои дневники.
Видимо, для неё это являлось чем-то очень важным, раз в последние минуты жизни, дважды напоминала об их существовании.
– Хочется, чтобы были такими, как с папой рисовали вас в мечтах.
Вновь её стал трясти сильный озноб, и вновь она его пересилила.
– Очень давно! На выпускном вечере, обещала классному руководителю когда-нибудь обязательно вернуться в школу и спеть для него песню. Судьба не посодействовала, а наоборот всячески противилась этой встречи, – застенчиво и просительно улыбнулась.
– Ромочка! Исполни последнюю просьбу, – на её глазах увеличились слезинки, превращаясь в сверкающие брильянты.
– Мамочка, исполню всё, что пожелаешь, любую просьбу, и желание. Только, пожалуйста, не говори, что она последняя. Знаешь, я познакомлю тебя с одной девушкой. Её тоже зовут Марией.
– Наверно, уже не успеешь сынок. Мы с папой часто мечтали об этих днях, представляли, как будем обнимать ваших половинок. Видно, не суждено.
Необычно нежный голос оборвался. Некоторое время было тихо. Наконец мама продолжила:
– В Алма-Ате найдёшь среднюю школу № 19, которую я когда-то закончила. Да ты её знаешь.
На этот раз холодный озноб стал бить уже меня.
– Обещай, поедешь туда, когда будут праздновать ближайший, торжественный вечер, – было видно, с каким большим трудом произносит слова.
– Боже, ведь это так скоро! И споёшь за меня песню. Она называется…, – дорогие черты исказила боль. Губы тихонько шевелились, но слов разобрать было нельзя. Густые мамины ресницы сомкнулись, грудь перестала дышать, тело вздрогнуло и затихло. А лицо прямо на глазах стало постепенно темнеть, вслед жизни, медленно уходящей в другой мир. Врач проверил пульс и отошёл в сторону.