Тигр скал - страница 11

— Да исчезнет с лица земли род Киболани, как исчез род Паидани! Будь проклят самой природой сын человеческий, вступивший в единоборство с силами дьявола, проникший во владения его. Ибо сказано: «И взора своего не обращай туда, где тебе не дано...» Муратби же не только взор обратил — он осквернил своими джабралеби склоны Ушбы...— возгласили волхвы.

И этого было достаточно...

В один из дней пришел Максиме.

Он уединился с Бесарионом и повел с ним тайную беседу. Долго длилась эта беседа. Наконец они вышли в среднюю комнату.

— Значит, ты очень этого хочешь и ни за что не отступишь? — обратился к племяннику Максиме.

Михаила прошиб пот. Он сразу понял, о чем спра­шивает дядя.

— Очень хочу и ни за что не отступлю.

— Видишь,  какой  упрямец? — заговорил   Бесарион.— И в кого он уродился, а? Кто у нас, у Хергиани, такой настырный?

У Михаила поникли плечи, он стеснялся Максиме, робел перед ним. Как всегда, от волнения он стал по­стукивать ногой по полу — словно вытаптывал ступень­ку в снегу. Из слов дяди и отца он пока что не вынес для себя ничего утешительного.

— Что ж, ждать недолго,— Максиме испытующим взглядом уставился на племянника.— Завтра затемно, когда пропоют вторые петухи, мы выступаем в направ­лении Бечо-Шихра. Вот и поглядим, какой ты молодец. Л теперь успокойся, соберись и готовься к завтрашнему утру.

— Может быть, ты еще не слышал историю жере­бенка, который вперед матери бежит? — не сдержался-таки Бесарион. Он хотел добавить: «Если с тобой что-нибудь случится, пеняй на себя, отца уже ни в чем не вини»,— но сдержался.

«Он сам не свой»...— глядя на непривычно взвол­нованное лицо Бесариона, подумал Михаил.

— Что ж, старика отца ты одолел, можешь радо­ваться...— заговорил погодя Бесарион.— Пойди же и попрощайся с дедом! Да скажи ему, что отец, мол, сам захотел, чтобы я туда шел, слышишь? Так скажи, не то, если он узнает о твоем самовольстве, огорчится не на шутку.

Только сейчас Михаил поднял голову. Противоре­чивые чувства владели им. Но внезапно замаячили, замерцали заманчиво далекие вершины — горы звали его, горы властно влекли... Отныне он свободен, как птица, вырвавшаяся из ловушки!.. Он поднял голову И увидел улыбающееся лицо дяди Максиме. Но сумрач­ный облик отца сразу испортил ему настроение.

«Неужели этот самый человек, мой отец, сказал мне: «Пойди и попрощайся с дедом»? Вот этот хмурый, печальный человек?» — недоумевал Михаил. Глаза Бе­сариона глубоко запали, он выглядел надломленным, даже будто уменьшился в росте. Кто увидел бы его в эти минуты, вряд ли поверил бы, что он и есть бес­страшный скалолаз, охотник, первейший певец и тан­цор.

— При воспоминании о той беседе мной овладевает какая-то неясная тоска и боль, и угрызения совести мучают. Мрачное, озабоченное лицо отца, каким я видел его в тот памятный день, всегда вставало передо мной в трудные минуты предупреждением и напомина­нием. Долго я не мог понять, почему он был так озабо­чен и обеспокоен, он, всегда невозмутимый человек. И только потом, много времени спустя, в часы опас­нейших испытаний я понял, осознал и постиг все. Отец сам был скалолазом, альпинистом, и он прекрасно знал, что в горах не бывает дорожек с перилами. Там каждый час, каждый миг идет борьба, напряженнейшая борьба от начала и до конца, непримиримая, суровая — кто кого. Как для тореадора — или победа, или гибель,— так и для альпиниста не существует иного: победа или гибель! К сожалению, лишь редкие счастливцы из подлинных альпинистов доживают до старости.

В Сванэти говорят так: «Ушба и Тэтнулд — это скала, земля. А человек, который смог бы победить скалу и землю, еще не рождался на белый свет».

Правильно говорят. Не поспоришь, не опровергнешь. Тот, кто знает горы,— не поспорит. Печальных при­меров у сванов, увы, предостаточно: группа австрий­ских альпинистов, Райзер, Алеша Джапаридзе, Пимен Двали и Симон Джапаридзе, Ониани и Мухин, Габриэл Хергиани,— все они нашли упокоенье в скалах Кавкасиони...

А отец, вольно или невольно, словно бы подталки­вал меня на этот путь. Он думал, вероятно, что вот если бы он, Бесарион, сторонился гор, то и сын пошел бы иной дорогой. Я знал, что мой отец думал так, и му­чительно переживал это. И в дальнейшем, когда мои пути-дороги альпиниста так или иначе протоптались, в глубине души я все-таки чувствовал себя как бы виноватым перед отцом. И я знаю, что это чувство никогда во мне не исчезнет.