Тигр в камышах - страница 19

Паровые часы на городской ратуше заквохтали, засипели и с натугой пробили единожды.

Я вынул золоченую луковицу Буре и откинул крышку — четверть к одиннадцати. После насыщенного событиями дня время потянулось ко сну. Едва я открыл рот, чтобы предложить Ханжину закруглиться на сегодня, как из ближайшего переулка на площадь вылетел Державин.

— Держитеся! Держитеся! Идут… спешат… чую, чую, скоро туточки будут! Спасайтеся, придет круль Стах, на всех нагонит страх! — скороговоркой лопотал он, волчком крутясь у ног Ханжина. От юродивого смердело псиной, немытой и болезной. Полы прошловекового кафтана, некогда богатого, с почти стертым позументным серебром, подымали мелкие буруны пыли.

Он на секунду умолк, подняв голову кверху, будто прислушиваясь.

— Чую, чую… Кто умом и сердцем чист, не услышит крыльев свист…

Сыщик внимательно наблюдал за идиотом.

Показалось мне или нет? В безумии глаз Державина вдруг проскочила искорка смысла… нет, все же показалось. Дурак подпрыгнул калечной курицею и уселся в пыль, пуская длинные, пенные слюни. Далее случилось нечто странное: Ханжин быстро наклонился к юродивому и выдернул некий продолговатый предмет из складок его кафтана, но что именно, мне рассмотреть не удалось. Державин отпрыгнул, разгневанно залопотал, затем картинно повернулся к сыщику задом и громко испортил воздух.

— Тебе, приезжий, скоро каюк настанет! — крикнул Державин и кинулся прочь. Через мгновение его тень растаяла в переулке.

Усинский вздохнул, качнул головой.

— Пойдемте, господа. Не дело оставаться в ночь… Словом, не стоит, — поспешно оборвал он себя и с досадой крякнул.

Языки пламени газовых фонарей неслышно уменьшились в размере, переходя на ночной режим. На площади стало совсем неуютно. А может, мне это показалось — возможно, из-за того, что кликушество Державина прозвучало вполне осмысленно.

— Какой круль? Это кто? — спросил я Усинского.

— Да бог с ним, с умалишенным… Сам не знает, что плетет. Король Стах, не знаете такой легенды? А местные верят. Вот, каждое четвертое полнолуние выставляют мзду на порог, дабы откупиться, не пасть жертвой его якобы дикой охоты, — помещик указал на несколько медяков, стопкою сложенных на гранитном приступке бакалейной лавки, что располагалась на первом этаже ближайшего дома. Мне даже показалось, что в граните выдолблена специальная ямка для монет. Я недоуменно пожал плечами.

— Вот что, Мстислав Игоревич, отправляйтесь-ка вы в поместье без нас. У нас тут поблизости имеется небольшое дело, — вежливо, но непреклонно сказал сыщик Усинскому.

Тот откланялся, все же немного колеблясь. Похоже, ему было неуютно ночевать в огромном поместье одному. Анна, в силу известных причин, не появлялась там с момента нашего приезда.

Стимходка помещика зашлась в натужном кашле и тронулась с места в карьер.

Мы молча переглянулись. Хоть и не представляя, какое «дело» и в какой «поблизости» может нас ожидать, я всецело, как и всегда в подобных ситуациях, доверялся дедуктивному чутью Ханжина.

Он напоминал теперь хищного беркута, который набрасывает круги над жертвой, постепенно сужая их диаметр. Во всем его облике было нечто жутковатое, беспощадное. Я не выдержал:

— Ханжин, и все же? Куда и зачем? — я и не думал спрашивать о том таинственном предмете, который он вытащил у юродивого: зная скрытный характер моего напарника, это было бессмысленно, разве что я хотел бы здорово его разозлить.

Не ответив на вопрос, Ханжин резво устремился к стоянке стимолёток в дальнем углу площади. Невзирая на поздний час, машинерии курились под парами, готовые принять загулявшего пассажира. Линия подачи пара одного из них, похоже, травила: фланцевое соединение исходило негодующим клекотом и вовсю плевалось кипятком. Извозчик, бурча себе под нос, и подтягивал фланцовку парой ключей, поблескивая стеклами гогглов в полумраке. Стимолётка была щегольской, со снятыми боковыми щитками. Сложное сплетение латунных кишок пафосно являло себя наруже — с клапанами, как у саксофона, с извивами толстых и тонких трубок, но вдобавок со множеством шлангов, маховичков и крохотных турбинок. Все жирно блестело, вращалось, жужжало и сочилось маслом в неярком свете газового фонаря.