Тигроловы - страница 14
— Да ты, Павелко, не боись, я тебя не прогонять пришел. Куды ж тебя прогонять теперь? Ишь, как обстроился. — Евтей, задрав бороду, одобрительно осмотрел навес и углы. — Да, обосновался... В таком гайне и рожать можно. Ну дак чо, чаем-то поить будешь аль нет?
Ровный шутливый тон его голоса, улыбчиво поблескивающие глаза, спокойные уверенные движения убедили Павла в том, что пришел к нему Евтей действительно с добрыми намерениями. И Павел, внутренне расслабившись, принялся торопливо выкладывать из рюкзака на хвойную подстилку печеную домашнюю колбасу, сливочное масло, сахар, хлеб, сушеное мясо.
— Ого, сытно живешь! А много ли провианту запас?
— Дней на двадцать хватить должно.
— Смотри-ка ты! А у нас дней на десять всего. Ну, ладно, свои приедим — за твои примемся. Чай, поделишься с нами, коль придем занимать к тебе?
— Да уж придется, если хорошо попросите, — вяло пошутил Павел, наливая в Евтееву кружку чай. Он все еще посматривал на гостя с недоверием. «Что-то темнит Евтей Макарович, — думал он с тревогой. — Тянет резину, не знает, с какого конца начать, рубил бы уж сразу».
— Хорош у тебя чаек, Павелко! Лимонником отдает приятственно, люблю с лимонником. Сёдни рано проснулись, а чаю и попить как след не пришлось... Племянничек весь аппетит перебил... дышло ему в ноздрю!
«Ну вот, начинается, ближе к делу подходит. — Павел вновь напрягся. — Сейчас объявит...»
— Ну так вот, стало быть, тако дело... Плесни-ка еще полкружечки чайку... Савелко-то нынче утром пытался за тебя слово замолвить: дескать, принять бы надо Калугина. Да куды там! — Евтей презрительно сморщился. — Племяш и слышать не хочет, рыло на сторону завернул, как ровно ему дохлую ондатру к ноздре подсунули... Вот человек! А почему он тебя пустить к тигроловству боится, об этом я догадываюсь... Ну да бог с ним, однако, по-евонному — все одно не выйдет! Савелий-то и не прочь тебя принять, да он у Николая под каблуком давно. Как съездил к нему в город, а там у него в квартире-то паркет скрипучий, да хрустали с коврами, да машина, и чего-чего только нет! А тут еще и на работе у него побывал — ну и возгордился сынком, против его слова не может вымолвить. Вот и седня утром заегозил... — Евтей допил чай, спрятал кружку в карман рюкзачка, степенно обтер широкой ладонью усы, расправил седую бороду и, подумав немного, твердым голосом проговорил: — Да, не выйдет по-евонному! А ты, Павелко, от своего не отступай... Сдается мне, что у нас с племянником будет еще один разговор — покруче сёдняшнего. А пока эти дни поночуй еще у нодейки... — Евтей подмигнул взбодрившемуся Павлу. — Ишь, как пригрела она тебя — так разомлел, что и ружье чуть было не проспал. Гляди, другой раз украду — не услышишь. Ну дак чо, сидеть будем аль пойдем тигру искать?
— Зачем сидеть — надо искать, — заулыбался Павел, вскакивая и торопливо убирая с подстилки еду.
— Ишь ты, и здесь не сробел! Ну а куды искать-то собирался идти, ежели не секрет?
— Да куды? Ясное дело — начинать надо с ближних ключей. Вон в тот, правый, ключ собирался. — И Павел указал рукой в ту сторону, куда должен был идти Евтей.
Евтей удивленно хмыкнул, погладил бороду и вновь спросил тоном экзаменатора:
— А пошто именно в тот ключ? А пошто не в тот или не в этот? Они оба тоже ближние.
Павел, сообразив, что Евтей его экзаменует, улыбнулся:
— А в те ключи, Евтей Макарович, по-моему, смысла нет соваться. Они ведь вершинами своими подпирают к леспромхозовским делянам. Леспромхозовцы бы обязательно след увидели, и уже всему Мельничному про это известно было бы. В общем, те ключи только в крайнем случае проверить можно.
— Ну-ну, ладно, немножко варит котелок, — удовлетворенно кивнул Евтей, поднимаясь на ноги. — Пойдем тогда в твой ключ. Вдвоем-то нам легче будет его вывершить, то ты по целику пойдешь, то я — вот и весельше будет.
«Это уж точно, Евтей Макарович», — радостно подумал Павел и первый вышел на целик.
Устье ключа оказалось унылым, с широкой болотистой поймой, густо заросшей черемухой и ольхой. Но вскоре пойма сузилась, начался смешанный широколиственный лес, здесь в одном месте пойму пересекала кабанья тропа. Лошкарев прошел по тропе метров двести, внимательно разглядывая ее.