Тигроловы - страница 25

В зимовье было жарко и тесно оттого, что большую половину занимали сплошные — от стены до стены — нары; слева от двери стол и маленькое оконце, справа — железная печь. Над печью под потолком подвешены две двухметровые жердочки для сушки одежды; всюду на закопченных стенах, с вылезающим из пазов мхом, набиты большие гвозди, на гвоздях, как в лавке старьевщика, — чего только не было! Тряпье, чайник, поварешка, котелки, моточки проволоки, цепочки для капканов и многое другое. В изголовьях нар, на деревянных клиньях, видны полки. На полках пачки с порохом, картонные коробки, мешочки, латунные гильзы. Из-под нар боязливо высовывается хозяйская собачонка.

— Здравствуй, Ничипор! — поздоровался с хозяином Савелий, бесцеремонно снимая с нар эмалированный бачок с водой и переставляя его к порогу.

— Здравия желаю, лошкаревское племя! Распологайтесь кому где нравится, кроме этого места, — хозяин избушки указал рукой за свою спину; там был расстелен спальный мешок, прикрытый красным байковым одеялом. Поздоровавшись со всеми, Ничипор (успел заметить Павел) особо кивнул Евтею, и Евтей ему тоже ответил кивком. Заметив нерешительно топтавшегося у порога Павла, Ничипор вышел из-за стола и, пристально вглядываясь в него, спросил Евтея:

— Слышь-ка, а это кто еще к вам затесался, не Калугин ли, покойного моего товарища, сынок?

— Он и есть, Павелко Калугин, — расстегивая шинелку, подтвердил Евтей. — Да где у тебя лампа? Свет бы надо зажечь, а то сесть куда — ни черта не видно!

— Вот оно, вот оно ка-ак, — продолжал бесцеремонно вглядываться в Павла Ничипор, и глазки его, холодные, колючие, быстро-быстро теплели, излучая доброту. — Вот оно как, ишь ты, сынок, значит? — Он удивленно покачал лохматой головой, несмело протянул руку: — Здравствуй, Павлик.

Павел, слегка растерянный, недоуменно, от души крепко пожал руку охотника, чувствуя, что сейчас должно приоткрыться нечто такое, что хотя бы тонкой ниточкой свяжет добрую память отца с этим сердитым человеком...

Но Ничипор, просияв всем своим аскетическим лицом, дрогнув губами, вероятно собираясь что-то сказать Павлу об отце, вдруг оглянулся, как-то сник весь и с сожалением тяжело вздохнул.

— Распологайся, Павлик, будь как дома... — И вернулся к столу, сел на прежнее свое место.

«Странный мужик, — подумал Павел, — но есть в нем второе дно какое-то...»

— Да ты лампу-то засветишь, или так будем сумерничать? — вновь напомнил Ничипору Евтей.

— Пришли тут, понимаешь, нашумели, да еще и командуют, — то ли в шутку, то ли всерьез проворчал Ничипор, но лампу тотчас зажег и, спросив, будут ли тигроловы есть беличье мясо, поставил на стол большую закопченную кастрюлю, выставил миски, кружки, выложил две румяные лепешки, сухари, масло, сахар, двухлитровую банку с брусникой. — Все тигру ищете, шастаете по чужим путикам, зверей пугаете, беспокойство от вас одно. Кружки вот только три у меня, еще свои две доставайте, и миски одной тоже не хватает, и ложку одну еще надо. Народ неугомонный! Собак своих не забудьте накормить, там у меня под крышей связка беличьих тушек. Четыре тушки сварить разрешаю...

При свете лампы Ничипор, в полурасстегнутой серой рубахе, обнажавшей смуглую волосатую грудь и перехваченной на поясе ремешком, на котором в кожаном чехле висел небольшой нож, с копной черных, как у цыгана, волос, с лицом, иссеченным глубокими морщинами, заросшим седой и жесткой щетиной, был похож на актера, который мог бы играть в фильме роль преступника или пирата без всякого грима. Невысокого роста, худощавый и жилистый, слегка сутулясь, он и разговаривал, и двигался порывисто, но как-то не до конца доводя свое резкое движение или сказанное слово. Так, вероятно, замедляют ограничителями движение тугой пружины. Именно о такой пружине и подумал Павел, наблюдая украдкой за Ничипором. «Тяжелый человек», — говорили о нем промысловики. Никто с Ничипором не желал охотиться дольше одного сезона, впрочем, все признавали, что человеком он был и справедливым, и в высшей степени порядочным.

Тигроловы выложили на стол и свои продукты.

— Ну, это вы зря! — сказал Ничипор. — Вам в походе еда пригодится. Сколько еще шастать будете по тайге — неизвестно, а у меня с продуктами излишек, да дома и солома едома. Так что убери-ка все это, Николай, свет Савельевич, обратно в котомку.