Тигроловы - страница 44
— Это который любовнице своей цветной телевизор подарил, а женка его в энтот телевизор ейную же хрустальную вазу запустила?
— Этот, этот, — недовольно поморщился Николай.
— А-а, помню, помню! — обрадовался Савелий, поворачиваясь к Евтею. — Это ему я панты в прошлом году посылал. Старый хрен — под шестьдесят ему, а с любовницей баловается. Ну а годы-то, годы свое берут, вот он и просит у меня панты: «Я, говорит, мужчиной еще хочу побыть, достаньте мне панты, а я вам взамен достану и привезу на дом любого строительного материалу...»
— У него нынче летом дочка чуть не померла, — сдерживая досаду, перебил Николай не в меру разговорившегося отца. — Сложнейшую операцию профессор сделал ей, шансов, что выживет, мало было. Теперь потихоньку выздоравливает. — Николай с упреком посмотрел на отца. — О любовницах он давно уже позабыл, всякие лекарства достает, с ног сбился. А лучшее лекарство — медвежий жир. Но где его в городе достанешь?
— Да это уж точно, — виновато закивал Савелий. — Надо помочь человеку, рази мы против? — Он заискивающе посмотрел на чуть заметно усмехающегося Евтея: — Ну дак чо, Евтеюшко, поможем человеку, раз тако дело?
Евтей секунду помедлил, потеребил бороду, что-то прикидывая в уме, махнул рукой:
— Забирайте! Есть у меня на примете берлога, после отлова схожу к ней.
— Ну, правильно, Евтеюшко, правильно! — обрадовался Савелий. — Ежели берлога на примете есть, а у человека, вишь, беда. Ты, ежели хошь, так вместе на берлогу-то сходим — я помогу тебе убить и вытащить его.
— Да нет, благодарствую, медведек небольшенький, я уж как-нибудь сам постараюсь, без помощников... — Евтей еще что-то хотел сказать, но Савелий, видя, что брата начинает заносить, примиряюще сказал:
— Ну ладно, Евтеюшко, коль не надобны помощники, стало быть, и не надобны. — И повернулся к Павлу: — Ну а ты, Павлуха, сало медвежье возьмешь ли?
Павел, ожидавший этого вопроса и решивший уже отказаться от сала, вспомнил вдруг, что заказывала ему жир медвежий тетка Лукашиха — жена слепого бондаря, делавшего всему селу не только великолепные дубовые бочонки, но и гнутые, сработанные без единого гвоздочка, санки, на коих детвора с удовольствием каталась с Лысой горки, а взрослые подвозили на них дрова. Удобно было перевезти на них от магазина к дому и пару мешков комбикорма — крепкие были санки необычайно и служили долго. О слепом бондаре отзывались сельчане с большим уважением, и не только за то уважали, что кормил он своими руками без чьей-либо помощи трех дочерей и одного сына, что само по себе было делом похвальным, но в большей мере уважали за необычайно крепкие добротные бочонки и санки. И вот вспомнил сейчас Павел, что Лукашиха еще летом спрашивала, нет ли у него немного, хотя бы с полстакана, медвежьего или барсучьего жира... Жиру у Павла не было, но он пообещал достать.
— Я говорю, нужно тебе сало или нет? — нетерпеливо, слегка раздраженно, вероятно, истолковав молчание Павла по-своему, вновь спросил Савелий.
— Лично мне не надо жиру ни крошки! — пренебрежительно отмахнулся Павел и, чуть еще помедлив, конфузясь, точно виноват был в чем-то, неуверенно сказал: — Тетка Лукашиха просила у меня жиру, для нее вот только кусочек, если можно?
— Ну, паря, об чем толкуешь ишшо! — удовлетворенно воскликнул Савелий. — Сколько надо, столько бери. — Он нагнулся и, выбрав из кучки кусок сала величиной с кирпич, протянул его Павлу: — Вот из энтого — как раз поллитру наплавишь. Может, ишшо возьмешь?
— Нет-нет, Савелий Макарович, хватит мне этого вполне! — отмахнулся Павел, досадуя на то, что не отказался от сала совсем, как это сделал Евтей, но сейчас было уже поздно отказываться, и он смущенно взял протянутый ему, точно милостыню, кусок медвежьего сала и, достав из рюкзака целлофан, отхватил от него ножом неширокую плоску, остальное протянул Савелию: — Возьмите, в него удобно будет жир завернуть.
Савелий охотно взял целлофан, деловито расстелил его на снегу и принялся складывать на него весь медвежий жир. Николай кинулся помогать отцу, выискивая на истоптанном снегу даже крохотные жиринки и кидая их на шуршащий, ломкий от мороза целлофан. На круглом раскрасневшемся лице его блуждала еле сдерживаемая, довольная улыбка.