Тигровый перевал - страница 15
Иван догадывался, что нож этот -- предмет моей давнишней зависти. И я уверен -- подарил бы мне его, но егерь и сам дорожил этим ножом.
Гончарук не любит рассказывать о своих таёжных приключениях, считая свою работу обычным занятием, ничем не примечательным. Каждую историю удаётся вытянуть из него не сразу. А порой неожиданно узнаёшь такое... Ложимся спать, а Иван и говорит:
-- Плечо разболелось, к непогоде, не иначе...
-- Ушиб где или застудил, -- высказал я предположение.
-- Да нет, медведь помял.
Я так и вскочил на топчане:
-- Как, медведь помял?
-- Очень просто. Навалился на меня всей своей махиной и давай драть... Жаль куртку меховую лётную. Всю изодрал косолапый.
-- А ты, что же? -- нетерпеливо спросил я.
-- Я-то? Выхватил нож, этот самый, с берестяной ручкой, да и всадил ему в левую подмышку. С тех пор и берегу как память.
-- А медведь? -- не унимался я.
-- Что медведь? Придавил меня, насилу выбрался из-под него. Кто-то ранил его, отлёживался в кустах. Да меня угораздило мимо идти. Как вымахнул из-за выворотня, я и "мама" крикнуть не успел. Отскочил назад, да запнулся за валежину. Упал на спину, а медведь уж вот он, дышит в лицо пропастиной, клыки из красной пасти торчат. "Ну, -- думаю, -- хана..." Не помню, как нож выхватил, лёжа ударил снизу...
-- Мефодьевич, а откуда у тебя этот замечательный нож? -- поинтересовался я.
-- О, это совсем другая история, -- нехотя ответил егерь и задул лампу.-- Давай спать. Вставать рано. В Синегорье пойдём. Верные люди сообщили - шарятся в тех местах браконьеры.
В тот раз я так больше ничего не добился от приятеля, вскоре засвистевшего во сне носом. Но прежде, чем меня одолела дремота, я решил во что бы то ни стало выведать при случае упомянутую Иваном историю с ножом, хранившим, быть может, страшную тайну. И я не ошибся. То, что я узнал впоследствии от знакомого следователя прокуратуры, превзошло все мои ожидания.
... А всё началось с того, что в начале сентября Гончарук приехал в Еловку. Хотел пригласить на районный слёт охотников активного своего помощника милиционера Сидоркина. В Еловку он въехал, когда из-за дальних сопок только-только выкатилось яркое солнце. Золотая приморская осень вступила в свои права.
Несмотря на ранний час у магазина столпился народ.
-- Неужто за водкой спозаранку? -- изумился егерь, зная, что в глухих таёжных поселках редко торгуют этим товаром. И в день привоза жители посёлка всегда осаждают двери сельмага. Но в пёстрой толпе он заметил детей, понуро стоящих рядом со взрослыми.
-- Неладно в Еловке, -- заключил егерь, разглядывая хмурые, горестные лица стоящих полукругом людей.
-- Что все кислые такие? -- спросил Иван у подошедших к его машине лесорубов. В ответ те молча расступились, открыв зелёную лужайку, заросшую подорожником. В траве лежал участковый инспектор Сидоркин. Из-под головы лейтенанта милиции торчал козырёк форменной фуражки. Пригреваемый ласковым солнцем, Сидоркин безмятежно смотрел немигающими глазами в безоблачное небо. Гончаруку даже почудилась презрительная улыбка участкового, любившего спьяну покуражиться в посёлке. Упадёт у чьих-нибудь ворот и горланит: "Всё хорошо, прекрасная маркиза!" Еловцы понимающе выражали сочувствие:
-- Самогон, видать, опять по хатам проверял...
-- Слабоват Сидоркин. Только до третьего дома дойдёт с проверкой и готов. А вот ранешный-то полномоченный аж до десятого доходил...
Со стороны, пожалуй, так и подумалось бы: "Нахлестался участковый сивухи с утра пораньше и развалился на солнышке, всем доволен..."
Вот сейчас Сидоркин встанет и обязательно скажет:
-- Всё хорошо, прекрасная маркиза!
Но инспектор оставался в неподвижной позе с кривой усмешкой на плотно сжатых губах. И под левым боком у него проступало бурое пятно, окрасившее в такой же зловещий цвет листья подорожника. Мошкара досаждала бледному лицу лейтенанта, и никто не отгонял её.
-- Дела-а, -- протянул Иван, потрясённо глядя на расстёгнутую кобуру лейтенанта. Эта кобура завладела сейчас вниманием егеря.