Тихие выселки - страница 10

Тимофей Антоныч не знал, что делать. Примирить Антонову с Кошкиной не умел, да и не хотел, Низовцеву звонить боялся: очень строг тот, напылит, нашумит. И все же надо было звонить. Заторопил он Серого на ферму, там, в сторожке, в бывшей конторе Малиновского колхоза, висел телефон, давнишний «эриксон» — длинный деревянный ящик. Много на своем веку он покряхтел, в войну около него падали в обморок. Грошев уважительно погладил трубку.

— Скоро, старина, тебя в утиль: полуавтомат поставят.

Дед Макар заступился за «эриксона»:

— Не скажи, Тимофей Антоныч, с полуавтоматом намаешься. Видел я, когда в Нагорное ездил, — ручки нет, трубку снял, а телефонистка тебя не слышит, лясы точит. Чем сигнал подашь? Ты, Антоныч, когда из себя выходишь, так наяриваешь ручкой — сторожка от страха трясется.

— Ну, разошелся. Марш на улицу, я с начальством секреты стану говорить.

— Насчет Пашки, что ль?

— Не твое дело. Живей поворачивайся.

Грошев позвонил на Урочную, попросил телефонистку соединить его с правлением кузьминского колхоза. Иногда процедура вызова занимала полчаса, а то и час, выпадали дни, что вообще до Кузьминского дозвониться было нельзя: линия или была перегружена, или совсем не работала.

Нынче Грошеву повезло: и соединили с Кузьминским скоро, и Низовцева застал в кабинете. Грошев сначала пытался выведать настроение председателя, поздравил его с благополучным возвращением из области, осторожно выспрашивал новости, лишь потом, понизив голос, сообщил:

— Андрей Егорыч, у нас неприятность… Какая? Доярки бунт подняли. Не знаю, что делать. Зарплатой? Нет, довольны… Не хотят с Прасковьей Антоновой работать. Почему? Кхе-хе… Деликатным ремеслом занялась… Охотится за чужими мужьями… Что? Сами приедете? Очень рады будем.

Повесив трубку, Грошев вытер потный лоб и зычно позвал:

— Макар, ко мне!

Старик, подслушивавший за неплотно прикрытой дверью, мигом явился.

— Что изволите, сударь?

— Брось валять дурака. Почему на стенах тенета? Убрать!

— Я, ваше сиятельство, — паясничал дед, — сторож, а не уборщица.

— Перестань языком трепать: Низовцев едет. Найди метлу.

Грошев погнал меринка, гремя колесами, он всюду спешил побывать и предупредить о приезде председателя, правда, лошадь особо не разгонишь — ночью разразилась гроза и ливанул такой дождь, что на проселках местами стояли лужи.

А дед Макар обмел стены и заспешил в Малиновку. В березняке встретил Прасковью. Немигаючи уставился на нее, притворно произнес:

— Не захворала ли, красавица? На тебе лица — нет.

— Что ты, дед, хворь на меня накликаешь, типун тебе на язык, — обидчиво сказала Прасковья.

— Что мне накликать, я думал, ты знаешь. Председатель едет тебя снимать, ну, мол, ты переживаешь.

— С моей должности не снимешь, брешешь, старый.

— Брешет только собака.

— Иди, иди своей дорогой, — рассердилась Прасковья. — Ты для каждой бочки затычка.

Ночью гремел гром и играли сполохи, озаряя неистово небо, затем дробно и шумно застучал по железной крыше дождь. С утра небо было опять чистое, без единой тучки; воздух прозрачно синел над полями. Стояло мягкое тепло. Лобовое стекло «газика» было приподнято, и Низовцев, принюхиваясь, восторгался:

— Ах ты, благодать какая. Чуешь, Алексей, как полем пахнет? Люблю простор. В армии, бывало, раскинем в лесу лагерь — хорошо. Правда, мошкара донимает, но не скажешь, что плохо, но в поле лучше.

Вспомнил, зачем ехал в Малиновку, нахмурился. Антонова с Егором-плотником спуталась. Казалось бы, какое дело до того: хозяйство на руках — глазом не окинешь, не до семейных неурядиц, пусть секретарь парткома ими занимается, но, оказывается, без председателя не решить такого вопроса, потому что он в само производство уперся.

На скуластом лице Низовцева вспыхнула улыбка. «Я Егору хорошего нагоняя дам, тоже мне, донжуан нашелся! Пустомеля, а поди вот, любят бабы таких, за потешность, что ль?» Низовцев знал Самылина не один год. Когда в Малиновке был свой колхоз — Егор бегал в Кузьминское «шабашку сшибить». Зная характер Егора, Низовцев думал, что крепкой привязанности у Антоновой к нему нет, трагедии не случилось.