Тихий Коррибан [СИ] - страница 50

Я беру ее за плечи и добиваюсь взгляда в мои глаза, чтобы заверить ее:

— Не подумаю, графиня. Я вижу это не один год.

— Что?! — с ее распахнутых глаз срываются слезы. — Святые звезды, почему, за что?!

И хотя я не могу поверить, что она, попав в беду, будучи раненой и испуганной, так переживает за меня, я должен сохранять самообладание. Но подкрадываются мысли, что Налджу всегда знала обо мне больше, чем я говорил, обладала неким интуитивным знанием.

— Теперь Вы понимаете, почему я ни разу не пригласил Вас к себе? — объясняюсь я. — Как живет бывший джедай? Как в плену — вот мой ответ. Мой дворец полон кошмаров. Но я не мог говорить об этом прямо. Графы Серенно не жалуются и не плачут.

— Да, знаю, — графиня кладет руки мне на плечи с непривычной для меня заботой и теплотой. — И не нужно было. И без того я чувствовала это в Вас — желание вырваться.

— Верно, — опустив взгляд, сознаюсь я. — Но я не мог. Только Вы спасали меня.

Надеюсь, это нелегкое для меня признание заменит жест благодарности. То, что она делала для меня, не выразить словами.

— Мы сереннцы, — продолжает Налджу, сильнее прижимаясь к моему плечу, — мы рождаемся, чтобы заботиться о других, не думая о себе. Я знала, что Вы не терпите тишины. Наверняка в тишине Вас тревожили мысли об одиночестве. Джедаи ведь одиноки, но Вы — нет. Не на Серенно.

Я чувствую, что мои брови поднимаются от удивления. Мне становится не по себе, словно я дал слабину и показал чувства, о которых никто не должен был знать. Юная графиня озвучивает ту суть жизни джедая, к которой я приходил так неизбежно, еще без малого шестьдесят лет назад. Мы одинокие, одинокие, одинокие!

Как она могла знать? Как научилась без Силы так чувствовать другого? Неужели у двух людей, знавших столь разные пути, могут оказаться родственные души? За всю долгую жизнь я такого не встречал и не верил в подобное. Может, не верю и сейчас. Вполне возможно, что эта девушка тянется ко мне лишь потому, что не знает правды.

— Вы так добры, — произношу я, чувствуя, что у меня пересохло во рту. — Но Вы не все знаете насчет меня. Это нечестно. Нечто изменилось в моей жизни, в чем, возможно, и причина всего кошмара. Я перешел на Темную Сторону.

Я пытаюсь отвести взгляд, но ее ладонь касается моей щеки, мягко запрещая мне это сделать.

— Я думаю, что это не имеет значения, на какой Вы стороне, — уверяет Налджу. — Граф Дуку, Вы сереннец, этого у Вас не отнять.

Я умолкаю. Пожалуй, меня впервые настолько правдиво не осуждают и настолько искренне верят мне, верят в меня, и в этом есть некая мудрость чистой души, истина, известная небитым жизнью детям. То, чего часто не хватает людям с таким грузом прошлого за плечами, как у меня. Я прижимаю графиню к себе и коротко, по-отечески целую ее побитый висок. Думаю, так родители целуют детей, пытаясь уверить их, что сейчас перестанет болеть. Со мной не было так, как не было так и с другими детьми, воспитанными в традиционных графских семьях. Но с ней — пусть так будет.

Однако и теперь покой не приходит в мое сердце. Подступает тяжелое чувство вины за то, что не уберег Налджу. Мог ли я? Кажется, я стал переоценивать свои силы и взваливать на себя непомерный груз ответственности, способный меня сломать. Но мне нельзя. Прежде, чем винить себя, необходимо знать, что же произошло.

— Вы видели одетого в старый синий мундир длинноволосого человека с бородой, несколько похожего на меня? — сразу озвучиваю я основное предположение.

Девушка смахивает слезы с лица. Ей нелегко говорить, но она начинает отвечать:

— Он говорил, что Вы в опасности, и просил пойти с ним. А потом… я не помню ничего.

Она обхватывает руками свои плечи, ее трясет.

— Вам холодно? — осведомляюсь я, и она кивает в ответ. — Здесь нет Вашей одежды?

— Они ее выкинули, — нетвердым голосом отвечает графиня, видимо, имея в виду сотрудников госпиталя. — Она была грязная… и в крови. Не в моей — там, куда он меня привел, была кровь…

— Вы помните что-то еще о том, где были? — должен спросить я, даже понимая, что ей нелегко это говорить.

— Нет. Все было… в темноте. Просто ужас… — она запинается на полуслове.