Тихий омуток - страница 13

– И утопили, сунув головой в помойное ведро. Богатая у тебя биография. – подытожил Гульфик. – Что-то мы долго едем?

– Уже приехали. Давай к тем воротам. – Колян указал Гульфику направление. – Только проход к калитке не загораживай: бабулька у Петровича – черт в юбке, на авторитеты не смотрит. Живенько твой труповоз в канаву опрокинет.

– «Труповоз!» Классно определил, – захохотал Гульфик. – Мы и есть трупы, сиречь мертвые тела, пока крови не отведаем. Жаль, нельзя додержать до трех-пяти звездочек. Элитная супер-кровь, пять звездочек! Как звучит!

– Ереванского разлива, – Колян усмехнулся. – Действительно, звучит,… как привет из советского прошлого. Попил, посмаковал, суетясь в партийной верхушке?

– Думаю и ты, крышуя цеховиков, не отстал, – миролюбиво погасил спор Гульфик. – Давай, веди к кормильцу.

– Эй, что это? – Никитенко готовился захлопнуть дверцу черного джипа и с недоумением смотрел, как она уменьшается и белеет в руках.

– Все нормально, не паникуй, – Колян отстранил Никитенко и захлопнул дверцу обратившейся Запорожцем машины. – Провинциальный транспорт на окраинной улице смотрится естественней, как и парни бомжеватого вида.

– Фью-ю! – издал Никитенко угасающий звук: все трое прибывших оказались одеты в потрепанные джинсы и свитера грубой вязки на голое тело.

– Мимикрия, – пояснил Колян, давя пальцем кнопку звонка. В глубине двора звонок сыграл мелодию о волшебнике в голубом вертолете. Вышел Петрович, высокий худоватый сутулящийся старик, лет под семьдесят. Узнав Коляна, кивнул и поковылял обратно. Гости двинулись следом. Гульфик оглянулся и, увидев нерешительно переминающегося у машины Мнимозину, махнул приглашающе рукой.

Наклоняясь под яблонями, прошли в конец сада, где рядком стояли семь ульев, а в сторонке на вкопанных в землю двух столбиках голубая широкая столешница и четыре обшарпанных стула, на которых и разместились гости. Петрович, не суетясь, вынес из омшанника чистые стаканы и стеклянный двухлитровый кувшин с кровью.

– Закусывать будете?

Колян и Гульфик захохотали, следом неуверенно улыбнулся и Никитенко.

– А почему бы и нет? – отсмеявшийся Колян приобнял Петровича за плечи. – Давай салат порежу, а картошечка есть?

– Варится, – успокоил Петрович, наблюдая за Гульфиком.

Вампир священнодействовал над графином. Длинным стеклышком подцепил капельку и теперь внимательно смотрел на оставляемый ею след на стекле. Рука его задрожала, и Гульфик судорожно сглотнул и выдохнул:

– Четвертая! – слепо зашарил рукой по карманам, вытащил пачку тысячных. Швырнул на стол, не оборачиваясь, не в силах оторвать глаза от заветного кувшина. – Тебе, дед.

Петрович не вздрогнул ни единой морщинкой лица. Курил Приму, насмешливо посматривая на Мнимозину-Никитенко, который едва сдерживал эмоции: шевелил губами, пальцами, подавшись вперед и не отводя жадного взгляда от новенькой упаковки.

Колян вскочил, как подброшенный:

– Гульфик, черт тебя дери! – схватил со стола пачку и, загораживая Гульфика спиной, извинился. – Петрович, моя вина, не предупредил друга. – Сложил за спиной ладонь в увесистый кулак и продемонстрировал его Гульфику. – Он хороший парень, но слишком часто бывал в королях.

– Да, власть дает влияние, но отнимает ум. – Петрович забрал деньги из руки Коляна. – Пойду, картошку принесу.

– Коля, какого черта? – Гульфик завозился на стуле, устраиваясь поудобнее. – Что ты носишься с этим дедком, как конь с яйцами. Он дает товар, мы платим. Платим щедро. Платим сразу, что, заметь себе и видит Бог, ценно.

– Заткнись! На меня твои шутки не действуют, а Мнимозина еще не достиг состояния, поэтому на него тоже. С дедом не шути, не фамильярничай и будь почтителен. Он… – Колян оборвал себя на полуслове и поспешил навстречу Петровичу. Забрал кастрюльку из рук. – Посидите с нами?

– Пожалуй. Послушаю кровавые сплетни. Молодой человек, должно быть Мнимозина?

– Он самый. Мечтает жить долго, богато и оставить о себе кровавую память. – развеселился Колян. – Никитенко, я правильно перечислил приоритеты?

Петрович перевел взгляд на Мнемозину-Никитенко, ожидая его ответ.

– Я. Я. Да я. – зачастил Никитенко, обращаясь к Петровичу, нутром почуяв главную скрипку в разговоре. – Да, я все хочу.