Тимкины крылья - страница 37
Меня притиснули между Русланом и железной спинкой кровати. У Руслана на коленях стоял аккордеон, а на аккордеоне — стакан с водкой. Я смотрел на стол и думал о том, что Люба-парикмахерша правильно сделала, что вытерла дяде Жоре лицо. У меня перед глазами все время стояло его лицо. Машина с откинутыми бортами медленно ползет на кладбище, на машине стоит гроб, и дядя Жора покачивает головой, словно просит, чтобы его не увозили.
— А ты? — спросил меня Руслан и взглядом показал на стакан, в котором было налито немного портвейна.
— М-м, — мотнул я головой.
— За Жору. Красненького.
Я зажал стакан в кулаке и смело запрокинул его донышком к потолку. Я не хотел, чтобы офицеры подумали, будто я какой-нибудь молокосос.
— Закусывай, — сказал Сеня Колюшкин, протягивая мне через стол кусок хлеба с салом.
Я сидел как равный среди равных. Потому что я был дяди Жориным другом. И все офицеры знали, какие мы были с ним друзья.
Портвейн вышиб у меня из глаз слезы. В животе сразу стало тепло. За столом шумели и пели песни.
— «Славное море, священный Байкал. Славный корабль, омулевая бочка», — тянул Руслан, положив щеку на аккордеон. Пальцы его чуть дотрагивались до мягких клавиш. Короткие черные волосы клинышком спускались на лоб.
Начальник парашютно-десантной службы Массалов пел тоже. Голос у него был дай боже. Как через усилитель. А слуха — никакого.
Широколицый лейтенант Котлов с мясистым коричневым носом закатывал пустые бутылки под койку. Он закатывал их с серьезным видом, будто делал важное дело. Бутылки звякали под койкой на разные голоса.
Из-под кителя у Котлова выглядывала тельняшка. Синие полосы на ней совсем поблекли. Носить такие тельняшки считалось самым шиком. Новые тельняшки специально вымачивали в слабом растворе хлорки, чтобы они стали похожими на полинявшие.
— Он мне еще тот втык устроил, — рассказывал носастый Котлов соседям. — Я, понимаешь, захожу от солнца, с превышением иду. Лег на боевой. Всё тютя в тютю. А в конусе потом ни одной дырочки. Ну, он мне и устроил. Как раз накануне это было.
Котлов пустил под койку еще две бутылки. Откуда нераспечатанные бутылки появляются на столе, я никак не мог усмотреть. Они сами собой появлялись.
— А я с ним как раз утром шлемофонами обменялся, — в десятый раз рассказывал в дальнем углу за сизым папиросным дымом пан Дручевский. — Мой так жал, прямо уши отваливались…
Каждый рассказывал, как он последний раз видел дядю Жору. Если бы дядя Жора не разбился, никто бы и не вспомнил, о чем они тогда говорили.
— Эхма, жизнь наша! — сказал пан Дручевский. — За голубой асфальт под крыльями, братцы! — Он поднял стакан.
— Без выбоин и колдобин! — поддержали его.
— А если что, я бы тоже хотел, как Жора, — сказал носастый Котлов.
— Как это? — поинтересовался начальник ПДС Массалов.
— Чтобы до последнего и не стыдно потом чтобы было.
Массалов опустил стакан к столу, но не поставил его. Спросил:
— Чего не стыдно-то?
Голос у него грохотал так, словно он разговаривал с Котловым через речку.
— Эх, сказал бы я тебе! — проворчал Котлов. — Поехали, ребята. Ладно.
Массалов выпил вместе со всеми и утер ладонью толстые губы.
— Выходит, ему Коваленко стыдно было бросать? — проговорил он. — Так? Один штаны пачкает, а другому за него стыдно. И он от стыда на тот свет отправляется? Так?
Начальник ПДС свободно перекрывал своим голосищем шум в насквозь прокуренной комнате.
— Иди ты, — огрызнулся Котлов, — знаешь…
— Кончай, Массалов! — закричали офицеры. — На примере Коваленко ты нас в штабе повоспитываешь.
— Я не о Коваленко, — сказал Массалов. — Я о другом. Жора второй класс имел, звеном командовал, других с парашютом сбрасывал. Так? А сам он сколько раз прыгнул? Вот вам и результат. Что-то он не очень на прыжки рвался. Все так вот больше.
Массалов показал рукой в точности как дядя Жора, когда мы возвращались из бани. Он словно подслушал наш тогдашний разговор. Меня даже в жар бросило. От стыда. И от злости.
— А что? — сказал Массалов, оглядывая притихших офицеров. — Может, не так?
Руслан поднял от аккордеона щеку, рывком сжал мехи. Они рявкнули басами.