Тимошкина марсельеза - страница 16
— Простите — кого?
— Бородина! — ответил Репкин.
— Не знаете Бородина?
Луначарский замолчал. Потом, подойдя к Репкину, сказал строго:
— Вам, русскому человеку, нельзя не знать Бородина! Я непременно вам о нём расскажу. И вы поймёте, слушая его музыку, что это могучий талант! Но сейчас… — Анатолий Васильевич вынул из жилетного кармана часы. — Сейчас мы должны с вами решить, как выйти из крайне затруднительного положения.
Слушая наркома, Репкин уже прикидывал, куда ему лучше податься, чтобы достать уголь: к дружку на электростанцию или в порт?
«Петька, пожалуй, угля не даст, — рассуждал Репкин. — С ним лучше не связываться. Надо идти в порт».
— Что будем предпринимать? — Луначарский смотрел на Репкина с надеждой.
— Пойду в порт, — сказал Репкин и, козырнув наркому, направился к двери.
— Я вас жду с нетерпением! От вас зависит концерт! — крикнул ему вдогонку комиссар просвещения.
Шагая в порт, Репкин повторял про себя доводы Луначарского.
Зная судовые порядки и характер флотских кочегаров, Репкин в порту долго с каждым из них разговаривал, убеждал, и наконец на крейсере «Смелый» состоялся непредвиденный митинг.
— Мировая буржуазия перевернётся! — кричал с мостика кочегар, сагитированный Репкиным. — Понимать надо! Буржуазия заверяет, что мы с голоду дохнем, а у нас концерт! Большевики за Бородина! Это тебе не дуля с маком!
Кочегара поддерживало явное большинство.
И даже знакомый Репкину помощник капитана попросил слова.
— Господа, я полагаю, — сказал он, — что мы с вами можем оказать Петербургской консерватории наше содействие!
Ему громко, дружно хлопали.
— Правильно, ваше благородие!
На митинге вынесли резолюцию, и Репкин выехал из порта на машине, груженной углем. А уголь и в порту был на вес золота.
К вечеру в консерватории начались репетиции оркестра. Виолончель запела вступление к «Богатырской симфонии». Служители, неслышно ступая по коридорам, закрывали отдушники, не веря, что оттуда идёт тепло.
Неужели это большевики привезли уголь?
Выполнив распоряжение народного комиссара, Репкин решил, что на этом его миссия окончена.
— Разрешите отбыть?
Но Луначарский и слушать ничего не захотел:
— Вы мне необходимы, товарищ Репкин!
Уже через короткое время в Петрограде знали коренастого настойчивого матроса, который воевал за спектакли, концерты, представления в цирке.
Репкин успевал достать хлеб для артистов, обеспечить охрану музея, срочно напечатать в типографии плакаты для фронтовых поездов. Всё это было необычайно трудно, но Репкин справлялся.
— Я родился под счастливым созвездием, — говорил Луначарский. Он был доволен своим помощником.
В царском дворце
Тимошка долго оглядывал комнату в царском дворце, в которой помещалась комиссия по делам просвещения и искусств.
С восхищением дотрагивался до золочёных стульев. И вдруг увидал себя в зеркале. Сначала он отступил, а потом, подойдя совсем близко, дотронулся рукой до холодного стекла. Бледный, усталый мальчишка в плисовой кофте тоже приложил ладонь к его ладони. Тимошка наклонил голову и, тот, другой, тоже. Шея у мальчишки в зеркале тонкая, голова кудлатая, нечёсаная.
— Вот какой я?.. — удивился Тимошка, продолжая смотреть на своё отражение.
— В это зеркало царь гляделся, любовался на свою персону! — сказал Репкин и, подмигнув Тимошке, встал рядом с ним. — А теперь мы!
Репкин поправил свой рыжеватый чуб и, обняв Тимошку за плечи, усмехнулся.
— Ничего!
— Что — ничего? — не понял Тимошка.
— Мы с тобой ребята что надо!
В это время зазвонил звонок. Тимошка вздрогнул.
— Кто это?
— Это телефон, телефон!.. — Репкин подошёл к столу и сказал в трубку: — Я слушаю.
Тимошка никогда такого не слыхал.
— Смеёшься? — сказал он. — Пугаешь?
— Кого пугаю? — И Репкин засмеялся. — Чудак ты, на, послушай!
С опаской прижав трубку к уху, Тимошка услыхал, как кто-то спрашивал:
— А плакат, товарищ Репкин?
— Отпечатали. Привезли.
Окончив разговор по телефону, Репкин расстелил на столе плакат.
— Так, поглядим, — сказал он Тимошке.
На плакате белая трёхголовая гидра, взвившись на упругом хвосте, разинув пасти, из которых торчали острые жала, нападала на солдата, держащего в одной руке винтовку, а в другой — красный флаг.