Типы прошлого - страница 52
"Но Богу не угодно было… Исходъ этотъ, примиряющій этотъ конецъ не суждены были мнѣ. Надежда блеснула и пролетѣла быстрѣе весенней ласточки. Еще тамъ, у вашей постели, я узнала, что у меня смерть въ груди.
"Когда привезли меня сюда изъ Крыма, когда послѣ того мертвящаго воздуха повѣяло на меня вѣтромъ нашихъ степей, мнѣ стало легче, всѣ болѣзненные признаки, страданія, исчезали съ каждымъ днемъ; оставалась только большая слабость. Лучъ надежды опять заигралъ предо мной. — Я вѣдь выздоровѣю, Карлъ Ивановичъ? спрашивала я моего добраго Эша, который переселился теперь сюда изъ Рай-Воздвиженскаго и не покидаетъ меня. — О да, о да, увѣрялъ онъ меня, подолгу объясняя каждый разъ, что организмъ мой цѣлъ, что я больна была лишь отъ слишкомъ сильныхъ эмоцій, но что онъ меня вылѣчитъ, непремѣнно вылѣчитъ. Но глаза добраго Нѣмца измѣняли ему; они при этомъ какъ-то пресмѣшно моргали и косились; ему, бѣдному, самому такъ хотѣлось вѣрить въ мое выздоровленіе… — Карлъ Ивановичъ, говорю я ему однажды, скажите мнѣ, почему это доктора не лѣчатъ обыкновенно ни женъ своихъ, ни дѣтей, никого изъ очень близкихъ имъ людей, а прибѣгаютъ, въ случаѣ ихъ болѣзни, въ помощи другаго медика? Онъ никакъ не ожидалъ, что я готовлю ему западню, и добродушно отвѣчалъ, что это потому, что для успѣшнаго пользованія больнаго врачу прежде всего нужно полное спокойствіе духа, а что духъ врача не можетъ быть спокоенъ, когда онъ, какъ человѣкъ, волнуется за близкихъ его сердцу.
"- Карлъ Ивановичъ, вы меня очень любите? спрашиваю я.
"- О да, о да! заговорилъ онъ растроганный, какъ родная дочь я васъ люблю, люблю съ того время, когда вы были маленькая ребенокъ.
"- Такъ вы согласитесь, чтобъ я посовѣтовалась съ другимъ докторомъ? Вы не можете быть вѣрнымъ судьей моей болѣзни, вы сами себѣ сейчасъ приговоръ подписали…
"Карлъ Ивановичъ былъ очень смущенъ моею хитростью, онъ началъ спорить, сердился, но я настояла, и онъ обѣщалъ мнѣ привезти консультанта изъ Б. Но я этого не хотѣла: онъ могъ бы сговориться съ нимъ, а я хотѣла, во что бы ни стало, знать правду о моемъ положеніи. Я попросила тетушку написать въ К. Отвѣтъ былъ полученъ въ тотъ же день: К. отъ насъ всего въ восьми верстахъ. Случилось, что въ то время находился тамъ проѣздомъ очень хорошій докторъ изъ Москвы, нѣкто г. Латышевъ. Его зовутъ Виссаріонъ Ѳедоровичъ; онъ говорилъ мнѣ, что слышалъ про васъ, Владиміръ, что онъ даже былъ приглашенъ присутствовать, когда вы должны были драться, — помните, въ Москвѣ, съ этимъ офицеромъ, Звѣницынымъ… Боже мой, вспомнить страшно. Какія минуты я тогда пережила!.. Этотъ г. Латышевъ очень мнѣ понравился; на первый взглядъ онъ кажется букой икакъ-будто на все и на всѣхъ сердится, но умные и честные глаза его тотчасъ внушаютъ въ нему довѣріе. Онъ нѣсколько разъ пріѣзжалъ ко мнѣ, разспрашивалъ, слушалъ мою грудь. Я передала ему неутѣшительное заключеніе о ней, слышанное мною отъ П. въ Крыму. Добрый Карлъ Ивановичъ, бывшій тутъ, весь раскраснѣлся, затопалъ ногой и назвалъ П. шутомъ. Латышевъ ничего не сказалъ, только посмотрѣлъ на Карла Ивановича и закусилъ губу. Чрезъ два дня онъ пріѣхалъ въ монастырь и прошелъ ко мнѣ чрезъ кладбище, дознавшись предварительно у послушницы, что у меня никого нѣтъ.
"- Я радъ, что вы однѣ, сказалъ онъ, — надо съ вами серьезно поговорить; вашъ Нѣмецъ добрый старикъ, но безтолковъ: онъ только путаеть. — Онъ возобновилъ свои вопросы, настаивалъ на многихъ подробностяхъ моей болѣзни, моей прошедшей жизни. — Вы много приняли горя на своемъ вѣку? спросилъ онъ вдругъ.
"- Много, докторъ.
"- То-то, сказалъ онъ, нахмурясь. — Болѣзнь ваша въ сущности дрянь, но отпору ей нѣтъ, жизненной силы мало. П. не шутъ, какъ выражается вашъ нѣмчура, и никогда шутомъ не былъ, — онъ правду сказалъ…
"- Говорите откровенно, докторъ, спросила я его:- много ли мнѣ еще остается жить?
"- Э, да вы у меня молодецъ! воскликнулъ онъ почти весело:- прямо итоги подводите!
"Онъ назвалъ мнѣ мою болѣзнь, — какое-то мудреное латинское названіе, — опредѣлилъ ея характеръ, симптомы; я поняла, что у меня то, что называютъ consoption. Слава Богу, я умру безъ страданія, тихо, — угасну, какъ выражался г. Латышевъ… Онъ обѣщалъ мнѣ еще три-четыре мѣсяца жизни,