Типы прошлого - страница 57

"За то Настасья Савельевна, оставшись наединѣ со мной, долго не могла успокоиться относительно того, что она называла продерзостью и непочтительностью ко мнѣ ея сына. Она слезно умоляла меня не гнѣваться на него за это, при чемъ я невольно подумала, что дѣйствительно она черезчуръ уже "почтительна къ господамъ". Она тоскливо жаловалась на своего Андрюшу, говорила, что не знаетъ, какъ быть съ нимъ, что не узнаетъ его съ тѣхъ поръ, какъ онъ вернулся въ Рай-Воздвиженское.

"- И ума приложить не могу, барышня, что это приключилось съ нимъ: все-то не по нраву ему, всего-то онъ чуждается, словно весь свѣтъ ему постылъ. Помилуйте, скажите сами: вѣдь онъ здѣсь родился, выросъ, кажись бы каждый кустикъ долженъ быть милъ ему, а онъ, повѣрите, какъ пріѣхалъ, такъ и засѣлъ въ нору, изъ комнаты своей не выходитъ, въ саду еще ни разу не былъ; къ батюшкѣ вашему носу не показываетъ, сказывается больнымъ.

"- Что же онъ дѣлаетъ? спросила я.

"- Да ничего-съ, лежитъ день цѣлый, скламши руки подъ голову, мухъ на потолкѣ считаетъ, а то читаетъ книжку. Книгъ онъ навезъ много.

"- Играетъ на скрипкѣ?

"- Всего во второй разъ сегодня взялъ скрипку въ руки. Впервой-то онъ игралъ у генерала. Владиміръ Александрычъ, и пріѣзжалъ тогда еще къ намъ богачъ Грайворонскій, такъ они очень просили его послушать, да и тутъ сыгралъ онъ одну штучку и не захотѣлъ больше: усталъ, говоритъ, съ дороги.

"- Такъ Владиміръ Александровичъ видѣлся съ нимъ! Когда же это было?

"- Андрюша-то вѣдь пріѣхалъ на самомъ наканунѣ отъѣзда Владиміра Александровича, пояснила Настасья Савельевна, — значитъ въ тотъ самый-то день вечеромъ…

"- Я нездорова была въ тотъ вечеръ?…

"- Такъ точно-съ. А Владиміръ Александровичъ очень одобрялъ Андрюшу и радовался, что онъ вамъ своею скрипкой можетъ доставить удовольствіе.

"- Онъ такой добрый, Владиміръ!

"Я вздохнула невольно.

"- Ужь точно добрый, подхватила налету Настасья Савельевна, — весь въ матушку свою, въ Вѣру Ѳедоровну…

"И полились у нея рѣкой хвалебныя рѣчи вамъ, милый Владиміръ. Потомъ она опять перешла къ сыну и кончила, наконецъ, вопросомъ: не заучили-ли его въ столицѣ? Я засмѣялась и сказала, что объ этомъ я судить не могу, а совѣтовала ей обратиться за отвѣтомъ къ Карлу Ивановичу. Бѣдная женщина печально покачала головой и задумалась. Я спросила ее довольно опрометчиво, любитъ-ли ее сынъ? Она взглянула на меня такъ, какъ будто ей никогда не приходилъ въ голову этотъ вопросъ.

"- Конечно, не сейчасъ могла она отвѣтить. — Онъ, какъ пріѣхалъ, да увидалъ меня, очень обрадовался, даже заплакалъ… ну, а за тѣмъ… право, не знаю сама, какъ и сказать: можетъ онъ меня и любитъ, только ему не такая мать, какъ я, была бы нужна.

"- Чѣмъ же вы не хороши, Настасья Савельевна?

"- А тѣмъ, что я не важная барыня; ему нужна мать графиня, — вотъ ту бы онъ уважалъ и покорялся; а то что я? Я, знаете, барышня, примолвила Настасья Савельевна, возвращаясь къ своей природной веселости, — я все одно, что курица, подъ которую подложили утиное яйцо; вывела она лапчатаго утенка, — онъ въ воду, а она на бережку осталась; глядитъ, онъ къ ней не хочетъ, а она къ нему не можетъ… Такова и моя судьба съ Андрюшей: понять-то мы не можемъ другъ друга, вотъ что-съ!

Она засмѣялась и тутже глубоко вздохнула, пожелала мнѣ доброй ночи и ушла".

"Уснули я, наконецъ, сегодня? думала я, ложась въ постель, въ которой провела предъ этимъ нѣсколько дней сряду, почти не смыкая глазъ. Но сонъ все также упорно бѣжалъ отъ меня и теперь. Фантазія Кирилина, этотъ сверкающій польскій, такъ и звенѣлъ въ моихъ ушахъ и поддразнивалъ своими капризными модуляціями; онѣ то проносились на мгновеніе въ памяти, то ускользали вдругъ, связующая нить ихъ порывалась то-и-дѣло, и я, досадуя, сто разъ начинала напѣвать въ головѣ сызнова первоначальный мотивъ. А мысль бѣжала между тѣмъ впередъ, отъ звуковъ она добиралась до смысла самой композиціи, и смыслъ этотъ становился для меня все болѣе и болѣе понятенъ. Какъ странно, думала я, неужели въ самомъ дѣлѣ могъ сочинить такую прелестную музыку этотъ непріятный, самолюбивый человѣкъ, которому все прискучило, все постыло, какъ говоритъ его мать? Откуда же взялось у него столько силы и нѣжности, и блеска, и жара? Можно-ли быть равнодушнымъ во всему, ничего и никого не любить и въ то же время быть способнымъ создать такую вещь, которая въ другомъ, въ слушающемъ, поднимаетъ, напротивъ, изъ глубины души самыя сладостныя и высокія чувства? Въ этой музыкѣ не слышится-ли горячее желаніе любить и любимымъ быть, и отважная рѣшимость пожертвовать жизнью за одну минуту счастія? Странно!… Я читала біографіи великихъ музыкантовъ, мнѣ много говорилъ о нихъ Поллакъ, бывшій мой учитель музыки: Моцартъ, Бетговенъ, Шопенъ — все это были люди съ глубокою душой, все великое и прекрасное ими написанное, все это они, какъ выражался Поллакъ, выносили въ себѣ, выстрадали; оно вылилось, значитъ, у нихъ изъ чувства, которое прежде всѣхъ они сами испытали. Какимъ же образомъ можетъ этотъ