Тишина зеркал - страница 8

стр.



  - Встретимся в выходные? - Спросила Клара.



  - Возможно.



  Если нервы не сдадут раньше. Если сумасшествие не окажется реальным. Если реальность не окажется ещё более сумасшедшей. Вывернутой наизнанку. Марта отравилась - почему? Она казалась всегда такой лёгкой, солнечной, даже счастливой. Что могло произойти? Или - чего не произошло? Женя в раздумьях бродила по дому. Феликс с Тошей уехали на пленэр. Она не поехала, хотя могла бы. Ожидание томило. Женя вышла в пять - не любила опаздывать. Снова попался вчерашний таксист, он снова молчал. Снова прохожие не поспевали за их машиной. Грязноватые стёкла, в которых отражался её подкрашенный рот и поблёскивающее колечко. Женя приехала за полчаса, сдала в гардероб пальто, поправила причёску. Она увидела Феоктистова в зеркале - на этот раз, настоящего; бледные руки легли ей на плечи. Она повернулась. Во всём была какая-то неизбежность.



  - Добрый вечер, Евгения. - Чужие губы тронула усмешка.



  Так похожие на те, в зеркале, которые она вчера... Не удержалась. Он впервые назвал её по имени.



  - Добрый вечер. Альберт.



  Сухая, нелепая ситуация. На нём был немыслимый аляповатый пиджак, узкие брюки, небрежно повязанный шарф оттенял молочную шею. Но удивило её не это - синие глаза, подведённые чёрным. Боже, кто так ходит на концерты! Зачем? Если с тобой все считаются, тебе позволено что угодно?



  Он улыбнулся - хищно и странно, будто уже знал, чем всё закончится. Да и она знала, стоило только бросить взгляд на его шею и округлый подбородок.



  Филармонический оркестр был божественен, так Женя всегда считала. Когда она играла с ним пару месяцев назад, вздыхала завистливо. Выбрать фортепиано давно казалось ошибкой с её любовью к струнным. Гриф скрипки или виолончели идеально лежал под пальцами, когда она пробовала играть. Но было поздно. Поздно - как тогда, когда она увидела Марту. Некоторые вещи невозможно исправить. Некоторые из них даже страшнее смерти.



  "Пляска", которую Женя обожала, завершала концерт. Но сегодня слушать её было неправильно. Тритон разрезал воздух, больно ударил по ушам. В полумраке зала становилось неуютно. Женя вздрогнула. Музыка завораживала, под неё хотелось танцевать самому. У Жени промелькнула мысль - интересно, как она танцуется той, в честь которой написана? Почему в этом мотиве столько красоты, столько проклятой зачарованности, желания идти дальше и дальше? Почему он гипнотизирует, отбирает волю, превращая в восхищённого раба? И кем должен быть человек, кто должен говорить через него, чтобы получилась такая музыка?



  Феоктистов вдруг положил поверх Жениной руки свою. Его синий взгляд будто светился. Женя увидела его улыбку, на этот раз в ней не было насмешки. Только лёгкая печаль - и нежность. Она неожиданно представила себя танцующей под эту музыку, двигающейся с ним по огромному пустому залу, полному зеркал, и его лицо, его глаза отражались в каждом, умоляли, зазывали, зачаровывали, уводили в невидимые дали... "Пляска" кончилась. С последним звуком ушёл морок, растворился, исчез. Потолок полыхнул золотым светом. Грохнули аплодисменты; зрители встали.



  - Пойдёмте. - Феоктистов увлёк её за собой.



  - Подождите, ещё рано...



  Некрасиво было уходить - убегать - вот так. Страх вернулся, обжёг ледяной волной. Альберт набросил пальто ей на плечи. Они сели в машину. Мимо проносились алые огоньки. Во вторник она ехала в свой старый дом, к убийству, на свидание со смертью. Сейчас отчего-то было ещё страшнее. Феоктистов поцеловал её, неспешно, осторожно, его руки обхватили её, пожалуйста, пожалуйста...



  Они зашли в квартиру, мягкий свет окутывал прихожую, плясал в глазах Альберта, на его волосах, на немыслимом пиджаке... Пляска. Снова пляска. Пусть не смерти, но полная такой же агонии. В комнате было душно. Он сбросил пиджак, потом рубашку. Женя целовала его молочные плечи, словно вытканные из лунного света. Нежные, шёлковые. Он весь был смешение солнца и луны.



  - Я не хочу... - Зачем-то прошептала она. - Я не...



  - Я знаю. Я знаю, как вам нравится. - Его рот снова тронула усмешка. - Вы говорили, что во вторник в шесть пили кофе с Кларой Фромм. Вы ведь учились в одном пансионе?