Тит Беренику не любил - страница 10

Однажды после особенно длинной проповеди он не просто устал до крайности, а даже испугался: уж не помутился ли его рассудок, не поражен ли каким-то особым расстройством, делающим для него недоступным внятный и логичный синтаксис? Он спешно написал Амону — тот ответил, что подобной болезни не существует, и посоветовал Жану некоторое время штудировать латынь не столь усердно. Жан тут же отправил учителю второе письмо, поблагодарил его, а заодно попросил разъяснить физиологическую сторону недуга Дидоны. Саесо carpitur igni. «Возможно ли такое, на ваш взгляд? Как высоко может подняться температура крови женщины?» Лекарь ответил, что кровь Христова, как и женская кровь, с огнем ничего общего не имеют и даже думать об этом кощунственно.

В Бовэ он живет так, будто его там и нет, почти ни с кем не знается, думает только о песни про Дидону и о возвращении в аббатство, как ему обещали. На взгляд товарищей по классу, он безумный узник, которому не терпится вернуться в свою тюрьму. Там, говорят они, требуют строжайшей дисциплины, безоговорочной веры и не скупятся на наказания, а Жан и не пытается разубеждать их — все равно не поймут. О песни же и вовсе молчит. С каждым днем наброски его приобретают все большую определенность, прорывают перегородку — жгучие бесстыдные видения посещают его: пустые широкие ложа, промокшие от слез одежды. Жан забивается в извивы своего перевода, без конца его переделывает: слово изменит, эпитет другой подберет, — как будто охлаждает текст, но все то же пламя неизменно трепещет в стихах Вергилия.

Саесо carpitur igni.

Иногда, чтобы лучше понять, он повторяет вслух кусочки фраз, особенно если это расхожие выражения, оголяет их, стараясь добраться до стершегося от частого употребления смысла. Вот, например, Вергилий пишет о Дидоне: «…resistitque in media voce»[20]. «Она умолкла», — поначалу Жан пишет первое, что приходит в голову, затем: «онемела», — нет, не годится. И в конце концов останавливается на: «осеклась на полуслове». Странно, но так и Вергилий задумал: Дидона умолкает, потому что увязает в топи собственных слов.

В ту ночь почти уже спящему Жану почудился густой хриплый голос царицы, а каковы, подумал он, голоса молящихся инокинь? И вот уже утром на уроке латыни, в то время как учитель диктует отрывок из Сенеки, он все переводит другое — свою фразу Вергилия. Глядит поверх голов, как корпят остальные, что-то нашел и спешит записать, но не замечает учителя — тот подошел сзади, склонился над его плечом.

— Нельзя ли узнать, почему вы переводите не то, что я велел?

— Я…

— Отвечайте на мой вопрос.

Весь класс уставился на Жана. У него костенеет спина. Он зачеркнул слова Вергилия, свои слова и, красный от стыда, поднимает глаза на учителя. Тот смотрит с презрением и хватает листок со стола. Злобно комкает и, раздраженный, идет по проходу. Но Жан запомнил последние слова, словно они у него все еще перед глазами. Пронзенная насквозь, ее клокочет грудь[21]. Этот стих невозможно забыть, гибкий, он так и струится, свободнее, чем все, что он успел перевести. Он вновь и вновь повторяет его про себя. Пронзенная насквозь, ее клокочет грудь. Пронзенная насквозь, ее клокочет грудь. Впервые Жану удалось вместить свой элегический порыв в двенадцать шагов. Так, может быть, александрийский стих — лучшее решение? Точно знать он не мог, но, повторяя этот опыт каждый день, пришел к выводу, что красоту нельзя отмерить, но музыку размер дает.

В Пор-Рояль Жан вернулся через два года. Когда ему исполнилось шестнадцать. На свое счастье, он попал к трем лучшим во всей Франции учителям: Антуану Леметру[22], Клоду Лансло, Пьеру Николю[23]. Они же — самые ревностные затворники. В парке нарочно соорудили домики-эрмитажи, чтобы ничто не мешало их уединению. Тетушка живет в новом сестринском корпусе — несмотря на притеснения, число монахинь растет. Так что теперь все близкие ему люди тут, рядом. За исключением Амона, его назначили главным лекарем аббатства, и садоводством он уже не занимается. Жан больше не найдет его в парке, не услышит рассказов о чудесах природы. Просто так с ним теперь не увидишься, нужно найти особый предлог или чем-нибудь заболеть; все его время принадлежит монахиням — они постоянно нуждаются в его услугах, поскольку ведут аскетическую, полную лишений жизнь в сырых кельях. Жан и сам сильнее прежнего ощутил эти тяготы. То ли за это время суровости еще прибавилось, то ли в Бовэ он привык жить не так скудно.