Тогда ты молчал - страница 50

Но он не тонул. Он снова и снова возвращался, выходил из воды. Потом шлепал по заболоченному берегу, усыпанному коварными острыми камешками, но боль была желанной, потому что она заставляла его забыться, загоняла его дикие, искушающие мысли на задворки сознания, как солдат загоняют в строй. Получив долгожданное облегчение, трясясь от холода, он несся в темный родительский дом, поспешными движениями вытирал свое тело, и только тогда ему наконец удавалось заснуть глубоким сном без сновидений. Как правило, на следующий день он чувствовал себя отдохнувшим и был рад достигнутому эффекту, понимая при этом, что таким способом ему удалось обуздать свои чувства лишь на какое-то время. Когда-нибудь они вернутся и в чем-то окажутся сильнее. Бледная рука с тонкими светлыми волосками, худая беззащитная шея, крепкие голые ноги под облегающими шортами — он казался очень хрупким, при этом нужно было совсем немного, чтобы пробудить спящего в нем зверя. Он выставит свои клыки, заполнит весь его мозг своим жадным рычанием. Он овладеет им полностью, и наступит момент, когда он, лишенный воли, поддастся ему, потому что он сильнее его разумного «Я».

Утро, одно из многих. Он еще лежал в постели, где чувствовал себя в относительной безопасности. Он закрыл глаза, понимая, что нужно вставать. Мальчик знал, что сейчас услышит голос матери, а затем начнется новый трудный день. Глубоко вздохнув, он представил: что будет, если перестать дышать? Он умрет. И это так легко сделать. Нужно лишь сейчас — вот сейчас — сейчас — задержать дыхание. Или выдохнуть и больше не вдыхать.

Он услышал шаги у своей кровати.

— Просыпайся, — сказала мать. — Пора в школу.

Он открыл глаза и снова начал дышать. Она стояла перед его кроватью, глядя на него усталым взглядом, полным отвращения. Он от всей души ответил ей таким же взглядом. Ее глаза заплыли, стали видны седые корни крашеных рыжих волос, а кожа у нее была как у горького пьяницы: дряблая, пятнистая и старая. Даже рот казался глубоко запавшим. Но через полчаса она будет выглядеть так, как привыкли ее видеть в клинике: стремительной и безжалостной к любой слабости или невнимательности.

Только его она не могла обмануть. Он хорошо знал, какой она была на самом деле. Он медленно стянул с себя одеяло, зная, что она ненавидит, когда он появляется перед ней голым, затем медленно встал и пошел прямо на нее, а ростом он был уже почти как она. Устланный темно-коричневым ковром деревянный пол скрипел под его ногами. Мать опустила голову, словно побежденная, и уступила ему дорогу, отойдя к спинке кровати. Очевидно, причиной этого был его рост. Скоро он будет смотреть на нее сверху вниз, и что может случиться, если она и дальше будет так обращаться с ним, нельзя было даже представить.

Он прошел мимо нее в ванную. Его тело еще горело от холодного купания прошлой ночью. У него возникла эрекция. Он закрыл за собой дверь на защелку и стал покорно тереть член, обреченно, словно осужденный к казни, ожидая болезненного семяизвержения, которое не принесет ему облегчения.

— Господин Герулайтис?

— Да?

— Это криминалгаупткомиссар Зайлер. Вы меня помните?

— Да, конечно. Но я уже не помню всего, о чем мы говорили. Поэтому я и не звонил.

— Ничего. Сейчас это уже неважно. У вас найдется время зайти к нам в отдел? Прямо сегодня?

— А зачем?

— Я потом вам расскажу. В семь у меня в кабинете?

— Э-э…

— В полвосьмого?

— Нет. В семь годится. Буду.

Она называла это камуфляжем. Здесь как в армии: решающим фактором успеха в их работе были подходящий вид и одежда. Маскировкой Яноша стала прическа, состоящая из множества мелких косичек, которые он связывал в одну, похожую на куст косу. Его наряд, соответственно, был пестрым и потрепанным. Поэтому его и назвали Бобби М. М. — как Марли. Густые черные волосы Давида были острижены коротко, до миллиметра, он носил широкие модные фирменные джинсы и футболки, на которых красовались надписи «Boss», «Armani» или «Dolce&Gabbana», а также кожаную куртку, уже вид которой говорил о ее высокой цене. Его звали Чико. Все работающие под прикрытием полицейские из их подразделения, насчитывавшего шесть человек, имели клички. Карате-Кид, Ковбой, Гринго, Тигр. Только сотрудники, работавшие в паре, называли друг друга настоящими именами. Семь ночей подряд они были обществом заговорщиков, а затем в связи с ночной службой по установленным правилам получали целую неделю отгулов, на протяжении которой чувствовали беспокойство, нервничали и не знали, куда себя деть.