Тогда ты молчал - страница 60

стр.

Фишер собрался было что-то сказать, но Мона в ту же секунду легонько накрыла его рот своей ладонью. Это произошло совершенно спонтанно, она не собиралась этого делать. Просто чувствовала, что с нее уже хватит. Мона слишком долго закрывала глаза на то, что Фишер настраивал других сотрудников против нее, где и когда только мог. Тем более, что причин для этого не было, по крайней мере, понятных ей. Она ничего не делала плохого, старалась ко всем относиться ровно, в том числе и к нему. Не она, а Фишер был тем, кто вел себя неправильно.

— Возьми наконец себя в руки, — сказала Мона, казалось, что слова взрываются у нее во рту.

Она испытала чувство освобождения: наконец-то дала сдачи Фишеру так, как он того заслуживал. Мона убрала свою руку и какое-то мгновение наслаждалась огорошенным, почти глупым выражением его лица.

— Возьми себя в руки, Ганс. А то ты здесь не задержишься.

2

Понедельник, 21.07, 11 часов 13 минут

— Что сказал Ганс? — спросил Бауэр, когда они сидели в машине Моны и ехали из города в северном направлении.

— Ничего важного, — отмахнулась от него Мона.

— Однако выглядело это совсем не так…

— Патрик! Это не твое дело!

Короткая пауза. Казалось, Патрик о чем-то размышлял. Дай Бог, чтобы о расследовании, а не о словах Фишера, потому что об этом Моне как раз и не хотелось говорить. Ни с ним, ни с кем-либо другим. Фишер — это проблема, которую она должна решить сама.

— Ганс удивляется тебе. Он не может этого выдержать, — вдруг сказал Бауэр.

Мона оторопело посмотрела на него. Бауэр согнулся в кресле пассажира, словно хотел спрятаться от нее.

— Что ты имеешь в виду? — в конце концов спросила Мона и направила взгляд снова на дорогу.

Бауэр ничего не ответил. Возможно, из страха, что и так зашел слишком далеко. Мона нервно прикрыла глаза.

— Патрик! Я хочу знать, что ты имеешь в виду. Тебе не нужно бояться. Разговор останется между нами.

— О’кей.

— Ну давай.

— Ганс… — Патрик запнулся и попытался начать фразу еще раз. — Он бы все делал не так, как ты. Но успех на твоей стороне. И он не понимает, почему. И потом… В общем…

— Ну?

Они свернули на автобан. Мона прибавила газу и закрыла боковое окно со своей стороны. Солнце теперь светило им в спину, и температура в машине стала более приятной.

— Ты ему очень четко показываешь, что не ценишь его. Любого другого ты хвалишь больше, чем его. Даже меня, — добавил Патрик, не замечая, какое жалкое место он сам отвел себе этим заявлением.

— Правда? — удивленно спросила Мона.

Это было правдой, она редко отзывалась о работе Фишера, даже тогда, когда он показывал хорошие результаты. Никто не любит хвалить человека, который открыто ведет себя довольно строптиво. Строптиво… Она невольно вспомнила Плессена и его теорию. Возможно, их отдел и, вообще, каждая фирма, каждое бюро — что-то вроде семьи, по крайней мере, по своей структуре. Возможно, в семье каждому отводится своя роль. «Если бы это было так, — внезапно подумала Мона, — то я была бы матерью! Матерью, от которой ждут, что она станет воспитывать своих детей».

Возможно, некоторые из ее проблем с Фишером возникали оттого, что она в его присутствии вела себя, скорее, как старшая сестра, в то время как Бергхаммер… Да, он однозначно был олицетворением отца. Все равнялись на него, все доверяли ему. Возможно, Моне как раз следовало выбрать себе правильную роль, чтобы ее слова имели вес.

— Странно, — сказала она больше себе, чем кому-то другому, — чего только не придумаешь, когда…

Бауэр посмотрел на нее так, словно до него ничего не дошло.

— Ничего, ладно, — произнесла Мона.

Ее мобильный телефон зазвонил, и она переключила его на автомобильный динамик.

— Да? — сказала она.

Из динамика послышался слегка искаженный голос Давида Герулайтиса:

— Я только хотел сказать, что все получилось. С завтрашнего дня я участвую в семинаре.

— Супер! Я имею в виду — хорошо, что вам так быстро удалось устроиться на курсы. Прекрасно!

— Плессен, вообще-то, хотел отменить семинар. Было очень много отказов из-за истории с его сыном, и теперь людей будет совсем мало — всего семь человек, включая меня. Обычно, говорит Плессен, у него бывает от двадцати до тридцати участников. Но я убедил его, что семинар все же стоит провести.