Только хорошие умирают молодыми - страница 9

Олег не успел еще поднять руку к кнопке звонка, как дверь распахнулась. На пороге стоял грузный седой мужчина в мятых домашних брюках и клетчатой рубахе навыпуск, небрежно застегнутой на случайно угодившие под пальцы две пуговицы.

– Ну заходи. – Хозяин кивнул в знак приветствия.

– Ты что, Данил Сергеевич, мысли читаешь? Я и позвонить-то не успел, а ты уже у дверей.

– Да нет. Просто увидел с балкона, как ты по площади топаешь. Ну, думаю, Олег ко мне собрался, не иначе. К кому ему сейчас еще идти, как не к Кравченко. Кстати, я уже в курсе твоих новых россказней.

– Быстро ты.

Снайпер, не разуваясь, прошел в комнату, сел на край потертого дивана, укрытого грубым пледом в зеленую и черную клетку. Кравченко, пропустив гостя вперед, уселся на скрипнувший под его немалым весом стул.

– Ну, рассказывай, – велел он.

– Что рассказывать? Ты же говоришь, что уже в курсе.

– Это я от других людей в курсе. Теперь хочу тебя послушать.

Снайпер коротко пересказал все, что с ним случилось сегодня. Про двух крысюков в лодке. Про человеколова с флейтой. О том, как покорно шли за ним люди. О том, как – редкий случай – он промахнулся, стреляя в крысу-флейтиста. Он умолчал лишь о непонятном таинственном чутье, которое вдруг проснулось в нем.

– Спасенные тобой люди ничего не подтвердили, – сказал Кравченко, выслушав его рассказ.

– И не опровергли.

– И не опровергли. – Хозяин, соглашаясь, важно покивал седой головой. – Но, как ты догадываешься, в расчет берется первое.

– Они и не могли подтвердить. Крыса их заколдовала, – упрямо сказал Музыкант.

Кравченко тяжело вздохнул и откинулся на спинку стула, сцепив руки на затылке. Стул опять заскрипел. Снайпер вспомнил, как совсем недавно хозяин квартиры жаловался ему, что стулья приходится часто менять: не выносит хлипкая мебель его манеры сидения.

– Ну что мне с тобой делать? – спросил он. – Олег, ты говоришь вещи, в которые очень трудно поверить. При этом «очень трудно» – это еще мягко сказано.

Музыкант тоже вздохнул:

– Десяток лет назад, Данил Сергеевич, вряд ли кто поверил бы, что нам придется воевать с крысами в рост человека. С крысами, которые навострились строить блиндажи и ловко шмалять из автоматов. Что на это скажешь?

– Скажу, что разница есть. Крыс с автоматами мы видим каждый день. Это давно стало привычным. А вот крысы с флейтами, зачаровывающие людей с помощью музыки, – это уже граничит с бредом.

– Ты мне не веришь? – прямо спросил Музыкант.

– Не знаю, Олег. Не знаю. Я готов поверить, если ты мне покажешь такую крысу.

– Извини, Данил Сергеевич. – Музыкант соскочил с дивана и принялся застегивать куртку. – Я не умею вызывать крыс с флейтами по заказу. Более того, скажу тебе: если я ее увижу, то сначала буду стрелять и только потом позову тебя посмотреть. Мало ли какую музыку она сыграет тебе, пока будет жива.

– Знаешь, что мне в тебе не нравится, Олег? – прямо спросил Кравченко.

– Не знаю. Но ты скажи, а я послушаю.

– Ты приходишь к людям за ответами на твои вопросы. Но люди не могут тебе помочь, потому что твои вопросы – они слишком твои, в них слишком много тебя. Ты сам на них отвечать должен, а не другие. Но когда человек не может тебе помочь, ты на него обижаешься. Вместо того чтобы покопаться в себе и выудить ответ.

– Вот как? Значит, я сам должен искать ответ на свой вопрос, да не где-нибудь, а в себе? – Музыкант порывисто вскочил. – Не буду больше тебе мешать, Данил Сергеевич. Домой пойду.

Кравченко не стал задерживать Музыканта. Лишь когда тот подошел к двери, он окликнул глухого снайпера:

– Опять обиделся, Олег? Именно об этом я тебе сейчас и говорил. Ты надеялся, что у меня есть какие-нибудь тузы в рукаве, про которые ты не в курсе, но которые обязательно тебе помогут?

Вопрос в спину не остановил Музыканта. Тот только коротко мотнул головой – нет, мол, не обиделся, да и не надеялся – и вышел из квартиры.

Кравченко еще долго сидел у окна, глядя в наплывающую на Город ночь, и думал: все ли правильно он сказал? Он давно знал Олега, в отличие от многих, понимал, что Музыкант, хоть и сам себе на уме, не станет откровенно врать или выдумывать лишь для того, чтобы набить себе цену.