Толстый мальчишка Глеб - страница 6

Глеб тотчас кивнул, и Мишаня зашептал:

— У нас шайка… Я в шайке состою… Атаман — Гусь…

— А что она делает? — шепотом спросил Глеб.

— Разное. Вернее, пока еще ничего… Она недавно только организовалась… У нас и трубач есть! Играет на такой длинной дудке, наподобие горна, забыл, как ее… Он вообще в музыкальной школе учится, а там тоже уроки на дом задают… Уроки учить он, когда тепло, во двор выходит… Как начнет выть — хуже собаки! Еще даже жалобнее!.. Он сильно не хотел учиться, от этого, может, играет так жалобно… Скажешь: «Сыграй что веселое», а он: «Мы этого не проходили!» Глянь!

Мишаня достал из тайной щели громадный самодельный нож и брусок. Глеб протянул было руку, но Мишаня в руки ему нож не доверил, а, поплевав на брусок, принялся точить, кровожадно приговаривая:

— Точись, точись, ножичек, будет тебе работа!..

Потом несколько раз махнул им в воздухе, будто отсекая голову невидимому противнику, попробовал пальцем лезвие и засовал обратно в щель.

Глеб молча и серьезно смотрел, потом спросил:

— А меня туда примут?

Мишаня поразмыслил и кивнул:

— Если я похлопочу, могут принять… Много народу туда старается, но мы отбираем кто посмелей… Испытания будут устроены сильные…. А ты небось сразу испугаешься, заплачешь…

— Сибиряки ничего не боятся! — гордо сказал Глеб.

— А ты в колодец падал? — рассердился Мишаня.

— Нет…

— А у нас один так падал!

— И что?

— Ничего… Достали его, а у него нога сломана! До этого он был мальчишка так, средний, а теперь погляди-ка, какой важный стал!.. Идет себе на костылях! Захочет — даст походить, не захочет — не даст! Ну, конечно, Гусь ходит, пока не надоест. Мне тоже дает, редко когда откажет… У меня вообще сильный авторитет!.. А какие поплоше — хоть и не проси. Я попрошу его, он и тебе даст.

Но Глеба, как видно, трудно было чем-нибудь удивить:

— А я на своих костылях ходил два месяца!

— Хе, два месяца! Может, год? — не поверил Мишаня.

— Не вру! Я хоть в колодец не падал, но зато в тайге с кедра падал. В сто метров кедр! Вот!

Глеб поднял штанину и показал глубокий шрам выше коленки.

Мишаня потрогал шрам пальцем: ничего не скажешь! Шрам налицо…

— Та-ак… — сказал он, не зная, чем сбить спесь с Глеба. — Та-ак… А ты терпеливый?

— Терпеливый…

— Тогда давай друг дружке уши тереть, кто дольше вытерпит.

— Давай.

Они взяли друг друга за уши, Мишаня крикнул:

— Пошел! — изо всех заработал ладонями.

Хоть уши у Глеба были мягкие, но зато ладони твердые, так что Мишаня и света не взвидел, а Глеб, подняв беленькие бровки, страшно выпучив глаза, все тер и тер…

Мишаня хотел уж сдаться, но тут, на его счастье, послышался голос матери:

— Глеб, а Глеб! Вы где? За тобой пришли!

Красные, с ушами, горящими так, что даже слышно было, как они распухают, вылезли ребята из-под крыльца.

— Ба-атюшки! — удивилась мать. — Что это у вас уши то?..

— Так… — небрежно махнул рукой Мишаня. — Это мы играли…

Гусиновская шайка предстала перед Глебом во всей мощи, когда она по берегу своей родной речки Гусиновки перекочевывала на новое место расположения.

Атамана Гуся везли па тележке, причем он сидел еще и на стуле с отпиленными ножками и высокой спинкой.

Сзади рыжий Огурец нес вместо знамени вздетый на длинную палку лошадиный череп, серый от времени и без зубов. Череп нашел в кустах сам Гусь и, удостоверившись, что гробовая змея, которая, всем известно, любит жить в лошадиных черепах, на этот раз куда-то отлучилась, взял его себе. А зубы были повыдерганы при помощи зубоврачебных щипцов, которые Братец Кролик тайно позаимствовал у своего квартиранта-аспиранта. Каждому досталось выдернуть по два зуба. Из этих зубов Гусь намеревался сделать себе ожерелье по моде первобытных людей, только просверлить их было нечем, потому что машину для сверления зубов аспирант-квартирант пока не имел.

И сам Братец Кролик находился тут же.

Глаза у него были круглые, и щеки как у зайца оттопыривались, и два верхних зуба торчали, и уши стояли торчком, хоть не такие длинные, как у настоящего зайца.

Далее печальный Музыкант издавал своей трубой такие пронзительные и печальные звуки, что все понимали, как тяжело бывает человеку, когда его заставляют ходить в музыкальную школу.