Том 1. Корни обнажаются в бурю. Тихий, тихий звон. Тайга. Северные рассказы - страница 16

Сдав машину сменщику, скуповатому украинцу Ивану Шамотько, Александр отправился домой, поглядывая на стекла окон, обращенные к западу и отсвечивающие густым багрянцем. По улице, поднимая пыль, наперегонки бегали ребятишки и собаки; мать встретила его у крыльца; она чистила карасей на ужин, и крупная карасиная чешуя, облепившая ей руки, отсвечивала медью; устало отерев лоб тыльной стороной ладони, она отложила нож и сказала:

— Рано что-то сегодня.

Не останавливаясь, Александр прошел в дом, и губы женщины тронула слабая улыбка, ну вот, ну вот, сказала она себе, все идет как надо, и то, чего была лишена она сама, даст бог, будет щедрее отпущено сыну, так в жизни и получается.

Она посмотрела на остановившегося у калитки Головина, сразу чувствуя себя стесненно и неловко, и, сердясь на него, стала поправлять платок, стараясь не загрязнить его руками.

— Здравствуй, Трофим Иванович, — сказала она и, как всегда при встречах и разговорах с ним, вся сжимаясь, уходя в себя и жалея, что в какой-то момент их простые, дружеские отношения кончились, и нужно притворяться и скрываться, и, самое главное, что это все ни к чему. Дети ведь стали совсем взрослыми, и ей нечего ему сказать; он ведь умный мужик и сам хорошо все понимает. Ничему между ними не быть, знает, а не хочет остановиться, будут бабы зря языки чесать, и перед Сашкой стыдно, он теперь понимает.

Досадуя на себя, что не удержалась и высказала свое волнение, Нина Федоровна, пряча нездоровые, темные пятна под глазами, опустила голову, нащупала клейкий от рыбной слизи черенок ножа, выловила в ведре толстого золотистого карася и положила его на доску перед собой.

— Как мой там, справляется с машиной? — спросила она внезапно, не поднимая головы и ловко соскабливая с рыбины чешую.

— Да хлопец смышленый, кажется, — сдержанно отозвался Головин.

— Ирину в институт думаешь отправлять?

— Очевидно, через год, вот и подошло время, один остаюсь.

— Ненадолго.

— Почему?

— Еще спрашиваешь, ваш брат долго не выдержит.

— Интересно, зачем и кому это нужно такое воздержание?

— Тш-ш, — прервала она, увидев вышедшего на крыльцо сына; Александр, приглаживая встрепанные волосы, сказал:

— Добрый вечер, Трофим Иванович.

— Здорово, Саша. Вот на карасей к вам напрашиваюсь.

Покосившись и пряча светлые глаза, тот пожал плечами.

— А чего… Приходите, хватит.

Позванивая ведрами, он пробежал мимо, Головин проводил его взглядом.

— Растут дети. Что ж… учиться дальше не думает?

— Не знаю, пока нет. Привык, говорит, к тайге, в городе скучно, мол, будет.

— Хороший хлопец.

— Жаловаться не приходится.

Ополоснув руки, Нина Федоровна стала собирать сухие щепки, чувствуя его взгляд спиной, и думала, что ему пора бы уйти, и, точно поняв ее мысли, Головин пошел к своей калитке; она услышала, как поскрипывали его новые кирзовые сапоги, и облегченно вздохнула. Кончился еще один долгий весенний день, вот и на лесопилке уже проверещала сирена, в поселок со всех сторон потянулись рабочие; у столовой в ожидании ужина собралась холостая молодежь, и во дворах начинали дымиться летние кухни; она разожгла огонь, поставила сковороду с маслом, налила в глубокую тарелку молока и, окуная в него карасей, клала их на шипящую сковородку; нет, нет, думала она в это время, никаких изменений для себя ей не надо, она, может, дождется, когда женится Сашка, он ее не обидит, а больше ей ничего и не надо. Раньше она даже не мечтала о таком вот хорошем и спокойном времени: он ей и воды наносит, и дров наготовит, и зарабатывает хорошо; ей остается только накормить его, сходить в магазин, прибраться дома. Им хорошо вдвоем, к чему же все это рушить, от добра добра не ищут. Да и какая из нее теперь жена, все болеет, постоянная слабость в теле, хочется подольше полежать.

И, накрывая стол, незаметно и споро делая домашние дела, Нина Федоровна по-прежнему была в каком-то непривычном состоянии и все думала и думала, и, когда сын, уже при свете поужинав и накидывая на плечи пиджак, сказал, что сходит к Васильеву и чтобы она ложилась и не ждала его, она, убирая со стола, лишь молча кивнула.