Том 1. Корни обнажаются в бурю. Тихий, тихий звон. Тайга. Северные рассказы - страница 22

— Тебе плохо, Саша?

— Перестань ты, мам, я себя очень хорошо чувствую.

Он глядел на ее руки, и она спрятала их под фартук.

— Понимаешь, — сказал он, — за сутки могло многое случиться. Могли улететь на Марс, начать войну. Немножко странно, правда?

— Мысли у тебя — не дай бог, — покачала мать головой. — Успокойся, ничего не произошло. Письмо тебе от Гены Калинина, а больше никаких новостей нет.

— Да? — спросил он тихо и как-то безразлично.

Пока он читал письмо, Нина Федоровна убирала со стола. Ей снова было хорошо и спокойно оттого, что сын рядом; втайне она гордилась им, парень вышел работящим и красивым, а когда он родился, ей было меньше, чем ему сейчас.

Почти два десятка лет пролетело; о господи, что это было за время, вспоминала она то невольное чувство враждебности, с которым встретила первый его крик на этом свете, и только, пожалуй, совсем недавно она поняла, как он для нее был нужен. Когда он подрос и стал расспрашивать об отце, она скупо рассказывала, стараясь как-нибудь увести в сторону, и он, очевидно, почувствовал и больше к этому никогда не возвращался. И сама она успокоилась и забыла, тогда ей приходилось много работать, боже, боже, сколько она работала, сколько работала, чтобы сын был накормлен, одет и обут не хуже, чем другие, чтобы он ни в чем не чувствовал разницы с теми, у которых были отцы; в любую погоду его приходилось затемно тащить в садик и сразу уходить, и он скоро привык и перестал цепляться за нее; господи, а как она плакала от радости, когда он первый раз пошел в школу, кажется, тогда же ему в драке оторвали борт у нового костюмчика… Так вот и шла жизнь, и ребенок рос, ничем не виноватый, такой же, как и все остальные на земле, никто не знает, как много было от него тревоги и горя, как смотрела она на него в долгие ночные часы, когда он спал и, улыбаясь, шевелил губами; а теперь он все чаще занят своим, чем-то отдельным от нее; его школьные товарищи разлетелись по разным местам, этот Гена Калинин был тщедушным белобрысым мальчуганом, а теперь вот где-то на пароходе, он дружил с Сашей еще с первого класса и всегда говорил о море. Наверное, и сейчас о море пишет и зовет Сашу к себе, и она действительно многое угадала из письма.

Александр, дочитывая его, вздохнул и задумался. Где-то был большой город Владивосток, и шумный порт, и множество кораблей, а в море рядом с пароходом, кувыркаясь, играл кит. Он снова пробежал глазами конец: «С океанским приветом. Черкни, пожалуйста, парочку строк, как ты, еще не женился?»

Некоторое время именно эта фраза не укладывалась в сознании, потом Нина Федоровна услышала тихий смех сына и выглянула из соседней комнаты.

— Это я так, не обращай внимания, — сказал он в ответ на ее немой вопрос. — Пойду погуляю немного, на улице тепло?

— Ты пиджак все-таки накинь, — посоветовала она. — Иди, конечно. Чего тебе дома сидеть, еще успеешь, насидишься.

Тайгу окутывал синий полумрак, все вокруг было неясно и расплывчато, над дальними сопками стояла большая огненная заря, она еще набирала силу, и ее краски были переменчивы и неуловимы, от этого и на земле все было неясно и приглушенно, и поселок, готовясь ко сну, казался успокоенным и чистым.

Александр сел на скамейку, идти ему никуда не хотелось, и он стал глядеть, как Марфа Раскладушкина гонялась за курицей, которая, распустив крылья, судорожно и бестолково металась из стороны в сторону; наругавшись вволю и набегавшись, Марфа хватала горсть земли и начинала манить:

— Тип!.. тип!.. тип!.. Чтоб ты, шелудивая зараза, сдохла!

Марфе помогал восьмилетний сынишка Ивана Шамотько — белоголовый Васек; услышав оклик Александра, он остановился, глубокомысленно поковырял в носу и, не говоря ни слова, побежал дальше; Александр рассмеялся, младший Шамотько всегда смешил его своей серьезностью. Сын не пошел в отца, чем не раз досаждали веселому украинцу друзья-шоферы; и Александр знал, что Иван даже имел на этот счет полусерьезное, полушутливое объяснение с женой.

Проводив мальчугана улыбкой, Александр потянулся.

Темнело, по улицам ползли тени, временами с тяжелым рокотом проходили лесовозы с зажженными фарами. Вспыхнуло электричество, и сразу потускнела, отодвинулась заря, скоро из-за недалеких сопок вышла луна, ее тонкий, неверный свет залил землю. Становилось прохладно, и Александр поднялся, плотнее запахнул пиджак; раздумывая, куда бы направиться, он нерешительно оглянулся и увидел Ирину, она была в демисезонном пальто, шла, задумавшись, опустив голову; он подождал и окликнул ее, и она, остановившись, повернула голову, присматриваясь.