Том 1. Корни обнажаются в бурю. Тихий, тихий звон. Тайга. Северные рассказы - страница 8

Костер деда Матвея в селе Зеленая Поляна, к которому идут и вчерашний солдат Лобов, и девушки-полонянки с неметчины, «с иной, бог весть какой далекой стороны», к которому приходит затем и племянник деда, Дмитрий Поляков, потерявший временно рассудок и память, — и реальный очаг жизни, и символ силы народного духа. У этого костра никто не учится настороженности и скрытности, его свет разоблачает мнимых борцов за счастье людей. Возвращение к нему, как к своему корню, рождает успокоение и равновесие душевных сил. Именно в свете этого костра, в час первого, горестного свидания с Родиной, писатель и увидел истоки нравственных сил нескольких главных героев романа — Степана Лобова, ставшего впоследствии председателем колхоза, его жены Марфы, Дмитрия Полякова. Увидел их правоту в весьма драматичном, а порой трагическом, конфликте с деятелями иного склада, с людьми, жившими даже в эти годы как бы не на уровне народной судьбы.

Главный конфликт романа, в котором постепенно приняли участие и Степан Лобов, тот однорукий фронтовик, что вернулся в село еще летом 1943 года, и жена его Марфа, и Катя Солонцова, одиноко растящая сына, «пожалевшая» высокой жалостью Дмитрия при первых проблесках его возрождения, — это конфликт, отражающий дух обновления, перестройки методов руководства в условиях роста нравственного самосознания народа. В романе появляется во многом новый для Петра Проскурина тип руководителя, созидателя новых форм руководства — первый секретарь обкома Николай Дербачев, возникает острейший спор между ним и Юлией Борисовой, одержавшей временную и зыбкую победу над ним в канун 1953 года. По сути дела, писатель показал, как в остродраматичной форме, в спорах, в мужественной борьбе, коллективном поиске рождались новые, вытекающие из всего нравственного опыта народа-победителя принципы гуманистической заботы о человеке.

Споры Дербачева с Юлией, убежденной в универсальности волюнтаристских приемов, разрыв Дмитрия Полякова с ней, некогда любимой им, глубокая жалость Марфы к тем, кто прожил свою жизнь пустоцветом, — все эти остродраматические ситуации доносят главную мысль романа: жизнь над народом — жизнь вне народа. Нельзя быть творцом, созидателем, игнорируя главного мастера истории — народ. Вне народа можно сделать — и то ненадолго — карьеру, обрести «стаж», но нельзя сотворить судьбу как главное оправдание прожитого.

Эти же идеи, мечта создать летопись судеб народных — судеб человеческих — одухотворяли Петра Проскурина, создателя романов «Исход» (1966) и «Камень-сердолик» (1968). Романы эти — оживший голос партизанского набата, голос Брянских лесов в дни партизанской страды. «Видели они (Брянские леса. — В. Ч.) и летучие отряды половцев, и неисчислимые орды Батыя; рвались и навсегда увязали в них и нашествия с Запада. Многие народы уже закончили свой исторический путь и рассеялись в дымке прошлых эпох, а Брянские леса все стоят и стоят», — писал Петр Проскурин о великой воле к жизни, сокрытой и в этом уголке России (Сотворение судьбы — «Советская культура», 1980, 8 июля).

Читая роман «Исход», не просто переносишься мыслью и чувством в осенние ночи 1941 года, в отряд капитана Трофимова, бывшего окруженца, и в атмосферу схваток с карателями, постоянных утрат и лишений. Что вело людей на борьбу? В каждом индивидуальном случае?

Интереснейший народный характер создал писатель уже в первых главах романа — характер Павлы Лопуховой, крестьянки из села Филипповка, которая первой бросила вызов врагу.

Что привело ее в отряд?

В тот момент, когда ее, в числе жителей Филипповки, вели на расстрел, она единственная в гудящей толпе расслышала в горящей своей избе крик трехлетнего сына Васятки. Это страшное потрясение. Она с тех пор долго, «почти каждую ночь по нескольку раз просыпалась с коченевшим сердцем и не могла продохнуть — она слышала тот, последний, крик сына, мучительно вслушивалась, крепко зажмуривала глаза, стараясь заснуть, надеясь снова услышать его голос во сне».

Павла в первые недели помрачена горем, безумная идея убить некоего «главного» немца владеет ею. И писатель очень точно, психологически прозорливо воссоздает ее решение. Предмет рождает идею, как небольшой уклон создает «течение» воды. Павла случайно наткнулась «на старый заржавевший топор и долго рассматривала его, потом подняла, провела по щербатому острию пальцем и, забыв, зачем она сюда пришла, долго стояла неподвижно, даже улыбалась заветревшими, шелушащимися губами»… И вот, уже одичавшая как лесной зверь, этим же заржавленным топором она убивает зазевавшихся, отставших фашистских солдат, сея страх, порождая среди врагов фантастические предчувствия, толки, даже легенды о «черной ведьме». Это не патриотизм еще, а месть отчаяния, инстинктивная реакция на фашизм.