Том 1. Новые люди - страница 14

В 1925 году Ходасевич в рецензии на только что вышедшую ее книгу «Живые лица», которая сразу обросла критическими отзывами в эмигрантской прессе, писал: «…я не буду касаться вопроса о своевременности появления в печати этих мемуаров. Меж тем, как обыватель, в ужасе, не лишенном лицемерия, покрикивает: „Ах, обнажили! Ах, осквернили! Ах, оскорбили память!“ – историк тщательно и благодарно складывает эти воспоминания в свою папку. Его благодарность – важнее обывательских оханий. Кроме того, наше время, условия нашей жизни – неблагоприятны для рукописей. Сейчас печатание мемуаров – единственный верный способ сохранить их для будущего».

Свои симпатии и антипатии, свой взгляд на события и на людей, свою заинтересованность в том, чтобы читатель разделил с ней ее мнения и оценки, Гиппиус обнаруживает прямо и откровенно. Ее мемуары – тот случай, когда субъективность выступает как драгоценнейшее украшение объекта. Ее взгляд на вещи, как это бывает в воспоминаниях крупной незаурядной личности, не менее интересен, чем те люди и события, о которых она пишет.

Еще раз дадим слово большому поэту, глубокому и тонкому литературному критику, каким был Ходасевич: «…сквозь как будто слегка небрежный, капризный говорок ее повествования читатель все время чувствует очень ясно, что ее отношение к изображаемому как было, так и осталось не только созерцательно, но и действенно – и даже гораздо больше действенно, чем созерцательно. Таким образом, кроме описанных в этой книге людей, перед читателем автоматически возникает нескрываемое, очень „живое лицо“ самой Гиппиус». Она, продолжает Ходасевич, дает историку «обильнейший материал для суждений о ней самой, не только как об авторе мемуаров, но и как о важной участнице и видной деятельнице данной литературной эпохи. Не жеманничая, не стараясь умалить свою роль, но и не заслоняя своей особой тех, о ком пишет (общеизвестная ошибка многих воспоминателей), Гиппиус мимоходом сообщает ряд драгоценных сведений о себе самой, о своем значении и влиянии в жизни минувшей литературы. Это влияние, кстати сказать, мне кажется еще далеко не взвешенным нашей критикой. Во всем объеме его еще только предстоит обнаружить будущему историку. Как современный, так и будущий читатель, быть может, не согласится с некоторыми характеристиками и мнениями Гиппиус. Несомненно, однако, что с ее определениями надо будет весьма считаться».

Мемуары Гиппиус плотно «заселены», круг литераторов, которые были ее друзьями и недругами, с которыми ее связывали общие литературные дела, литературная среда, чрезвычайно обширен и разнообразен. С замечательной живостью и зоркой наблюдательностью, подмечающей характерные черты и черточки психологического склада, вырастающие в цельный облик, Гиппиус дает портреты этих людей. Портреты динамические – люди, как и в жизни, находятся в постоянном движении, во взаимодействии и столкновениях, события, в которых герои очерков показаны рельефно, крупным планом, сменяются маленькими характерными сценками, мелкой россыпью фактов, не менее говорящих и не менее драгоценных.

В живых лицах, в живых сценах, в характерных диалогах представлена и жизнь литературной среды – «пятницы» Полонского, вечера Литературного фонда, зарождение и история Религиозно-философских собраний, «среды» на башне Вяч. Иванова, редакции журналов, каждая со своей особенной атмосферой – «Северный вестник», «Мир искусства», «Новый путь», московские «Весы» и «Русская мысль».

Две литературные эпохи в воспоминаниях Гиппиус изображены по-разному. Эпоха «благоухающих седин», эпоха милых стариков-идеалистов с чистыми душами, последних могикан уходящего золотого века русской литературы, окутана легкой дымкой благодарной памяти. Мемуаристка дарит им светлую прощальную улыбку, окрашенную признательностью за их внимание, за дружбу, подаренную ей в самом начале литературного пути. Она нежно любит этих стариков, находя для каждого доброе слово, согретое легким шутливым юмором. Ее старший друг А. Н. Плещеев, с его деликатностью, добродушным эпикурейством и желанием помолодеть возле чужой юности, поэт Полонский, смешно сердящийся на то, что его «ославили» поэтом и не хотят знать его прозы, самоотверженно преданный литературе П. И. Вейнберг, с наивной добросовестностью старающийся понять новые интересы молодых литераторов…