Том 1. Стихотворения - страница 14
Но, в сером камне выбитые, строго
На склоне ослепительного дня
Горят слова: «Пусть далека дорога,
Но я вернусь. Не забывай меня».
Неправильный сонет
Меня не надо спрашивать об этом —
Я расскажу когда-нибудь потом
О девушке, что медлила с ответом,
О времени печальном и простом.
А ныне лишь неправильным сонетом
Отвечу я на заданный вопрос:
Поверь, любовь мужских не стоит слез —
Есть посерьезней вещи в мире этом.
Есть в этом мире высшие тревоги,
Война и труд, и дальние дороги, —
Им посвящен неправильный сонет.
И пусть порою дым воспоминаний
О давних встречах, о разлуке ранней
Нам ест глаза, — но мы не плачем, нет!
1940
Надпись на портрете
Тебя снимал любитель неумелый,
И снег мешал. Но знаю: это ты.
Я различаю за метелью белой
Знакомые и милые черты.
Пускай к былому сожжены мосты —
Той девочки лукавой и несмелой
Мне не вернуть ценою жизни целой, —
Но на портрете неизменна ты.
Портрет не вечен. Четкости в нем нет уж,
Настанет год — и не поможет ретушь
Восстановить забытые черты.
Но если есть любовь на этом свете,
То я любил. И ты живешь в сонете,
Где я сказал, что неизменна ты.
Петроград
Подворотен сырые своды
И травинки между камней,
Госпитальные пароходы —
Петроград моих детских дней.
Хитрой памятью упакован
Этот город в цветной туман,
В золотую фольгу былого,
В сказок розовый целлофан.
Но припомню дни голодовки,
Холод, сгустки декабрьской мглы —
Из рождественской упаковки
Выпирают его углы.
Выпирают событий ребра
Сквозь уюта тонкий жирок...
Петроград, ты был очень добрым,
Но счастливым ты быть не мог.
Трактат о бессмертии
Быть может, мы не умираем вовсе
И выдумана смерть гробовщиками,
А мы, простые люди, верим им.
Быть может, смерть — болезнь такая просто.
Ну, ляжешь, полежишь — и отлежишься,
А встанешь — все по-старому пойдет.
Так нет — чуть что, зовут твои родные
Врачей, те зеркальце к губам подносят,
Пульс щупают для вида и, конечно,
Зовут гробовщиков, а те уж дело знают.
Вот и меня когда-нибудь, наверно,
Печально упакуют в ящик длинный
И забросают глинистой землей.
А я проснусь от холода, спросонья
Рукой, от сна затекшей, потянусь
К привычной пачке «Беломорканала»
И к спичкам, что на столике ночном
Всегда лежат, — ан нет, не тут-то было.
...Все это мной придумано. Я знаю,
Что все мы смертны, и отлично знаю:
Правы гробовщики и доктора.
А я любил прозрачный холод сада,
И пенье птиц, и капельки росы
На чашечках цветов в часы рассвета,
И дальнее гуденье поездов,
И телеграфных проводов гуденье,
И ветер, что раскачивал верхушки
Упругих сосен...
Я любил движенье,
Я был влюблен в большие города —
И в те, где был, и в те, в которых не был,
Но больше всех я город свой любил,
Где выбоину каждую в асфальте
Я заучил на улице своей.
Но верю я в бессмертие. Пускай
Я двести раз истлеть в земле успею,
И скалы станут кучами песка,
И обмелеют реки, что при мне
Своею полноводностью кичились,
И очертанья берегов морских
Изменятся, и новые светила
Зажгутся в небе...
Но настанет час,
Когда придет Бессмертие. Недаром
Огонь и суша, воздух и вода
Подвластны нам. Я знаю: будет время,
Когда и Вечность, пятая стихия,
Нам покорится в день благословенный,
И в белой тишине лабораторий
Ученые свое закончат дело
И формулу Бессмертия найдут.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Пройдут еще столетья, и о смерти
Забудут люди. Даже слово «смерть»
Для них понятьем станет отвлеченным,
Таким же, как бессмертие для нас.
Они забудут грустные обряды,
Надгробные они забудут речи.
Им будет некому носить к могилам
Бескровные, сухие иммортели,
И хризантемы, пахнущие тленом,
И душную сирень, — отныне будут
Лишь для живых цвести цветы земли.
...Тогда гробовщики
Свою квалификацию изменят —
Одни спортсменами быть захотят, другие,
Быть может, даже критиками станут,
А третии останутся верны
Рубанку, но другое примененье
Найдут ему и станут делать стулья,
Столы, и табуреты, и другие
В быту необходимые предметы,
А также пианино и рояли.
И скоро все забудут о гробах,
И разве лишь влюбленные порою
(Что с них возьмешь?) при встречах и разлуках,
Как повелось до них веками, будут