Том 11. Кенилворт - страница 22

— Иначе говоря, — сказал Лэмборн, — они основали торговую компанию — обделывают свои дьявольские делишки без упоминания его имени на вывеске фирмы. Ладно, я тоже постараюсь притворяться как можно лучше. Уж лучше так, чем терять почву под ногами в этом новом мире, раз он уж стал таким, как ты говоришь, щепетильным. Но вот что, Энтони, а как зовут вельможу, на службе у которого я должен превратиться в лицемера?

— Эге, мистер Майкл, вот вы куда метите! — воскликнул Фостер с угрюмой усмешкой. — Ты хочешь разведать мои тайны? А откуда ты знаешь, что действительно есть такое лицо in rerum natura[4] и что я не водил тебя все это время за нос?

— Водил меня за нос! Ты, безмозглый болван! — заорал Лэмборн, нисколько не смутившись. — Да каким бы ты ни считал себя скрытным и таинственным, я берусь через день разглядеть тебя и твои тайны, как ты их называешь, так же ясно, как сквозь засаленный рог старого фонаря на конюшне.

В этот момент их разговор был прерван пронзительным криком из соседней комнаты.

— Клянусь святым эбингдонским крестом, — воскликнул Энтони Фостер, забыв в страхе о своем протестантизме, — я пропал!

С этими словами он со всех ног бросился в комнату, откуда доносился крик, а Майкл Лэмборн последовал за ним. Но чтобы объяснить, что за звук прервал их разговор, нужно возвратиться немного назад.

Выше уже говорилось, что, когда Лэмборн отправился с Фостером в библиотеку, они оставили Тресилиана одного в старинной зале. Его темные глаза проводили их взглядом презрения, часть которого он немедленно обратил и на себя — за то, что даже на мгновение пал так низко, что вступил с ними в тесное знакомство.

«Вот каковы сообщники, Эми, — говорил он сам себе, — к которым твое жестокое легкомыслие, твой безрассудный и не заслуженный мною обман заставили обратиться того, на кого друзья некогда возлагали совсем иные надежды и кто теперь презирает себя, как будет потом презираем всеми за ту подлость, до коей он унизился ради любви к тебе! Но я не брошу погони за тобой, бывшей некогда предметом, моей самой чистой, самой преданной любви, хотя сейчас мне остается только оплакивать тебя. Я спасу тебя от твоего соблазнителя и от тебя самой. Я возвращу тебя твоим родителям и богу. Я не могу заставить яркую звезду снова засиять в небесах, откуда она скатилась, но…

Легкий шум вывел его из задумчивости. Он оглянулся и в красивой, богато одетой даме, которая в эту минуту вошла в комнату через боковую дверь, он сразу узнал предмет своих поисков. Первым его движением при этом было закрыть лицо воротником плаща, пока он не улучит благоприятного момента открыться ей. Но вышло не так, ибо юная леди (ей было не более восемнадцати лет) радостно подбежала к нему и, потянув за край плаща, весело сказала:

— Неужели, мой нежный друг, после того, как я ждала вас так долго, вы являетесь в мое жилище разыгрывать какой-то странный маскарад? Вы обвиняетесь в измене настоящей любви и искренней привязанности и должны отвечать перед судом с непокрытым лицом… Так что же вы скажете — виновны БЫ или нет?

— Увы, Эми! — промолвил Тресилиан тихим и печальным голосом, позволив ей откинуть плащ со своего лица. Звук его голоса и неожиданно представшее перед нею лицо как рукой сняли веселость девушки. Она отшатнулась от него, побледнела как смерть и закрыла лицо руками. Тресилиан и сам был на мгновение охвачен невыразимым волнением. Но, внезапно вспомнив о необходимости воспользоваться случаем, который, может быть, в другой раз уже не представится, он тихо сказал:

— Эми, не бойтесь меня!

— А почему я должна вас бояться? — спросила она, отнимая руки от своего прелестного лица, залившегося румянцем. — Почему я должна бояться вас, мистер Тресилиан? Но зачем вы вторглись ко мне в дом без приглашения, сэр, и зная, что вас тут не ждут?

— В ваш дом, Эми! — воскликнул Тресилиан. — Увы, разве тюрьма — это ваш дом? Тюрьма, которую охраняет один из самых гнусных людей на свете, хоть и менее омерзительный, чем его хозяин!

— Это мой дом, — сказала Эми, — мой, пока я избрала его своим жилищем. Если мне угодно жить в единении, то кто может мне это запретить?