Том 11. Кенилворт - страница 6

— Ну, знаете ли, многие обретают храбрость на войне, — возразил незнакомец.

— Может быть, и так, — ответил хозяин, — но мне думается, что наш Майкл скорее потеряет там и те крохи храбрости, которые у него вообще когда-то были.

— Майкл Лэмборн, которого я знал, — продолжал путешественник, — всем был хорош: всегда веселый, одет с иголочки, а уж премиленьких девчонок он высматривал прямо-таки с ястребиной зоркостью.

— А наш Майкл, — возразил хозяин, — ходил с видом собаки, которой привязали на хвост бутылку, и носил такую куртку, что каждый лоскут ее словно прощался со всеми остальными.

— Ну, знаете ли, на войне легко подобрать себе превосходное обмундирование, — ответил гость.

— Наш Майк, — сказал хозяин, — скорее подберет себе одежду в лавке старьевщика, стоит только хозяину на минутку отвернуться. А что касается ястребиной зоркости, о которой вы упомянули, то она всегда была направлена на мои плохо лежавшие ложки. Он был подручным буфетчика в этом благословенном доме целую четверть года, и если бы он прожил тут у меня еще три месяца, со всеми своими обсчетами, обманами, ошибками и облапошиваниями, то я преспокойно мог бы снять свою вывеску, запереть на замок дом и отдать ключ на хранение дьяволу.

— Да, но все-таки вы бы малость опечалились, — продолжал путешественник, — если бы я уведомил вас, что беднягу Майка Лэмборна убили, когда он, ведя за собой в атаку свой полк, брал укрепление под Маастрихтом?

— Я бы опечалился? Да это была бы для меня самая желанная весть о нем — я убедился бы тогда, что его не повесили. Но бог с ним, сомневаюсь, чтобы его смерть принесла такую честь его друзьям. А если бы и так, то я скажу вот что, — тут он осушил еще кружку вина, — упокой господи его душу, скажу от чистого сердца.

— Потише, приятель, — ответил путешественник, — не бойтесь, вы еще будете гордиться вашим племянником, особенно если он и был тем самым Майклом Лэмборном, которого я знал и любил почти как самого себя. А не можете ли вы указать мне примету, по которой я мог бы судить — одно и то же это лицо или нет?

— По правде говоря, не могу ничего такого припомнить, — ответил Джайлс Гозлинг, — разве только что у нашего Майка на левом плече было выжжено клеймо в виде виселицы за кражу серебряного бокала у госпожи Снорт из Хогсдитча.

— Ну, уж это вы врете, как отъявленный плут, дядюшка, — сказал незнакомец, откидывая кружева и спуская с плеча рукав своей куртки. — Клянусь нынешним прекрасным денечком, мое плечо такое же гладкое, как и твое собственное.

— Как, Майк… мальчик мой? Майк? — воскликнул хозяин. — Да вправду ли это ты? А я, признаться, так и думаю уж целых полчаса — ведь никто другой не стал бы и вполовину так интересоваться тобой. Но вот что, Майк, если твое плечо так чисто, как ты говоришь, то ты должен признать, что мистер Тонг, палач, был милостив и заклеймил тебя холодным железом.

— Полно, дядюшка, хватит шуточек! Придержи-ка их при себе для приправы своего прокисшего эля, и посмотрим, какой радушный прием ты окажешь родственнику, который скитался по свету восемнадцать лет, видел закат солнца там, где оно встает, и допутешествовался до того, что запад для него стал востоком.

— Ты привез с собой, как я вижу, одно свойство путешественника, Майк, и как раз такое, ради которого не стоило и путешествовать. Я хорошо помню, что среди прочих твоих качеств было одно: нельзя было верить ни одному твоему слову.

— Вот вам, джентльмены, неверующий язычник, — сказал Майкл Лэмборн, обращаясь к свидетелям этой странной встречи дяди с племянником, среди которых, кстати, были и уроженцы этой деревни, знакомые с его юношескими проказами. — Вот уж, можно сказать, заколол мне с подвохом камнорского жирного тельца. Но вот что, дядюшка, я вылез не из мешка с отрубями и не из свиного корыта, и плевать мне, на твое радушие или нерадушие. У меня с собой есть кое-что такое, что заставит принимать меня радушно везде, куда бы я ни явился.

Говоря это, он извлек из кармана довольно тощий кошелек с золотом, вид которого произвел некоторое впечатление на присутствующих. Одни, покачивая головой, стали шептаться друг с другом, а двое или трое из менее щепетильных сразу припомнили, что это их школьный товарищ, земляк и так далее. С другой стороны, двое или трое из степенных, важных посетителей, тоже покачав головой, покинули гостиницу, бормоча про себя, что если Джайлс Гозлинг желает процветать и дальше, он должен немедленно выдворить отсюда своего промотавшегося, безбожного племянника. Гозлинг как будто и сам придерживался того же мнения, ибо даже вид золота произвел на почтенного джентльмена гораздо меньшее впечатление, нежели на обычных представителей его профессии.