Том 17. Джимми Питт и другие - страница 5

— Да нет никаких новостей. В Нью-Йорке никогда ничего не происходит. В газетах пишут о разных событиях, но это все неправда. Ладно уж, зайду. Сдается мне, из нас двоих как раз ты — человек с новостями.

Джимми начал возиться с ключом.

— Потрясающий взломщик, нечего сказать, — пренебрежительно заметил Мифлин. — Что же ты не пустишь в ход автоген? Ты хоть понимаешь, мой мальчик, что обязался на следующей неделе накормить роскошным обедом двенадцать голодных мужчин? В холодном свете утра, когда рассудок вновь утвердится на троне, эта истина дойдет до твоего сознания.

— Ничего я не обязался, — возразил Джимми, отпирая дверь.

— Только не говори, что ты всерьез нацелился попробовать.

— А на что еще, по-твоему, я нацелился?

— Да нет, это же невозможное дело! Тебя наверняка поймают. И что тогда ты будешь делать? Уверять, что это была просто милая шутка? А если тебя изрешетят пулями? Ты будешь выглядеть круглым дураком, взывая к чувству юмора разгневанного домовладельца, который тем временем нашпигует тебя свинцом из своего «кольта»!

— Что поделаешь, профессиональный риск. Тебе ли этого не знать, Артур. Вспомни, что ты пережил сегодня вечером.

Артур Мифлин с тревогой смотрел на своего друга. Он знал, до какой степени безрассудства способен дойти Джимми, если твердо решит чего-нибудь добиться. Оказавшись в ситуации «проверки на прочность», Джимми терял всякий разум и переставал воспринимать логические доводы. К тому же слова Уиллетта задели его за живое. Не тот человек был Джимми, чтобы спокойно снести обвинение в фокусничестве, и неважно, было оно произнесено в трезвом или пьяном виде.

Между тем Джимми извлек на свет виски и сигары, а сам откинулся на спинку дивана и принялся выдувать дымовые колечки, пуская их в потолок.

— Ну? — спросил наконец Артур Мифлин.

— Что — ну?

— Я просто хотел спросить: это молчание надолго или ты все-таки начнешь развлекать, развивать и просвещать своего гостя? Что-то с тобой случилось, Джимми. Помнится, ты был такой лихой, жизнерадостный малый, неистощимый на шутки и веселые розыгрыши. И где они теперь, твои подначки, твои резвые прыжки и ужимки, где эти песенки, эти вспышки остроумия, которые все сидящие за столом встречали единодушными взрывами смеха, если ты платил за угощение? Сейчас ты больше всего похож на глухонемого, решившего отметить День Независимости при помощи бесшумного пороха. Очнись, Джимми, не то я уйду. Мы же с тобой практически выросли вместе! Расскажи мне про эту девушку — ту, которую ты полюбил и по дурости своей ухитрился потерять.

Джимми тяжело вздохнул.

— Прекрасно, — безмятежно отозвался Мифлин. — Вздыхай, если хочешь. Все лучше, чем ничего.

Джимми сел прямо.

— Да, сотню раз, — изрек Мифлин.

— Это ты о чем?

— Ты собирался спросить, любил ли я когда-нибудь, верно?

— Не собирался, потому что и так знаю: не любил. У тебя нет души. Ты просто не знаешь, что такое любовь.

— Как тебе будет угодно, — покладисто согласился Мифлин.

Джимми снова откинулся на спинку дивана.

— Я тоже не знаю, — сказал он. — В том-то и беда. Мифлин посмотрел на него с интересом.

— Я тебя понимаю, — сказал он. — Вначале возникает как бы предчувствие, когда сердце трепещет в груди, словно птенчик, впервые пытающийся защебетать, когда…

— Да ну тебя!

— …когда ты робко спрашиваешь себя: «Неужели? Возможно ли это?» — и застенчиво отвечаешь: «Нет. Да. Кажется, так и есть!» Я переживал все это сотню раз. Общеизвестные начальные симптомы. Если немедленно не принять соответствующие меры, болезнь может принять острую форму. В таких вопросах полагайся на дядюшку Артура. Он знает.

— Ты мне противен, — ответствовал Джимми.

— Склоняю к тебе свой слух, — снисходительно сказал ему Мифлин. — Расскажи мне все.

— Да нечего рассказывать.

— Не лги мне, Джеймс.

— Ну, практически нечего.

— Уже лучше.

— Дело было так.

— Хорошо.

Джимми поерзал, устраиваясь поудобнее, и отхлебнул виски.

— Я увидел ее только на второй день путешествия.

— Знаю я этот второй день путешествия! И?

— Мы, собственно, даже и не познакомились.

— Просто случайно столкнулись, да-а?

— Тут, понимаешь, какое дело. Я, как дурак, взял билет второго класса.