Том 18. Лорд Долиш и другие - страница 27
— Никого мы не убивали.
— А чувство — поганое. У вас тоже?
— Конечно.
— Помню, я как-то читал, его растворили в ванной с…
— Стойте, а то мне будет худо!
— Да я так, к примеру.
— Не очень удачно.
— А может, отнесем ее туда, к ним? Молоко принесли, глядь — а рядом обезьяна. Можно и просто позвонить в звонок.
— Я не решусь.
— А я — пожалуйста. Могу сходить один.
— Я вас не оставлю.
— Спасибо вам большое.
— И потом, я боюсь остаться одна. Страшно — ужас! А к леди Уэзерби я бы с… этим не ходила.
— С ней.
— Неважно. Билл нахмурился.
— Я читал, как два типа сунули труп в рояль.
— Что вы только читаете!
— Люблю детективы, — признался он. — Так как насчет рояля?
— Здесь только граммофоны.
— Вот, я читал…
— Бог с ним. Давайте что-нибудь из жизни.
— Может, ее расчленить — ив погреб? Так делают с женами.
Элизабет вздрогнула.
— Нет, — сказала она.
— Ну, отнесем в лес. Жаль, что нельзя сообщить леди Уэзерби, она очень волнуется.
— Да, мысль хорошая. И мы решим две задачи. Отнесем в ту часть леса и напишем письмо.
— Замечательно! Вы правда пойдете?
— Непременно. Ну, в путь.
Билл взял обезьяну за удобный хвост.
Пикеринг с интересом слушал беседу. Долетало не все, и видно было не все. Что держал этот субъект? Мешок, сумку? Постепенно он пришел к выводу, что туда положат, как говорится, плоды грабежа. Когда подозреваемые двинулись в сторону упомянутого участка, миллионер не сомневался в их злодеяниях.
Посудите сами, субъект два раза заходил поразведать. Теперь он идет на дело с сообщником и с мешком. Сжимая револьвер, Пикеринг пошел за ними и увидел, как они вышли из ворот. Что ж, двинулся и он. Кусты щедро одарили его колючками и шипами. Что-то впилось в икру, где-то чесалось, и одна из самых низких тварей ползла по шее.
Двигался он со всей возможной осторожностью, хотя природа наделила его скорее полнотой, чем легкостью. Азарт охоты овладел им, и он стремился ступать бесшумно, словно герои Купера. Он давно не думал о нем, занятый другими делами, а тут вспомнил и решил, что в нем что-то есть. Надо было, сетовал он, внимательней читать его книги, там немало полезных советов. К примеру, у этих индейцев ничего не трещало под ногой. И как это они? У него все время трещало, куда ни ступишь. Порой ему казалось, что внизу действует пулемет.
Билл тоже двигался вперед, Элизабет — за ним. Иногда он что-то говорил ей, чтобы подбодрить. До сих пор он восхищался ее весельем и смелостью, теперь заметил трогательную робость. Это вызвало в нем новые, странные чувства.
В тот самый миг, когда он думал, как бы их выразить, современный Чингачгук наступил на такой большой сучок, что Элизабет вскрикнула.
Билл тоже услышал треск — как тут не услышать? Он не подозревал, что их преследуют, но спутница явно испугалась, и он решил ее утешить.
— Это ветка. В лесу всегда такие звуки.
— А по-моему, это человек с револьвером.
— Зачем ему за нами идти? — сурово спросил Билл.
— Смотрите! — вскричала Элизабет.
— Что такое?
— Вон за тем деревом.
— За каким?
— Ну, за этим. Высоким.
— Вот что, я сейчас пойду…
— Я одна умру. — Она всхлипнула. — Какая же я трусиха! Просто червяк.
— Ерунда. Со всяким бывает. Помню, я читал…
— Не надо!
Сердце у него забилось с непривычной быстротой. Ему хотелось одного — как можно быстрей ее утешить. Там, где они стояли было темно. Он едва различал миниатюрную фигурку. Вдруг ему пришла в голову прекрасная мысль.
— Возьмите меня за руку.
А что? Вполне резонно. Сейчас она — испуганное дитя.
Что-то маленькое и мягкое скользнуло в его руку. Царила тишина. Пикеринг не наступал на сучья. Луна едва светила сквозь деревья.
— Так лучше?
— Да, намного.
Листья не шевелились. Все было тихо, только зашуршала птица.
— Не страшно?
— Нет.
И тут что-то случилось. Собственно, это взлетел фазан, но очень шумно. Во всяком случае, Билл вдруг заметил, что обнимает Элизабет, мало того — целует. Она при этом рыдала. Кто-то что-то говорил. Да, это опять же он.
— Элизабет!
Какое имя! Музыка, а не имя. Странно, раньше он его не любил. Оно напоминало школу, поскольку он вечно забывал, при ком же это разбили Великую Армаду. А теперь ясно, что лучшего имени нет. Как еще передашь эту нежную прелесть? Поистине, что ни слог, то поэзия. Стоишь, повторяешь его, и больше ничего не надо.