Том 2. Карусель. Дым без огня. Неживой зверь - страница 4
– Ах, голубушка, ведь это же принцип!
– Подождите, – вмешался адвокат. – Дайте же мне хоть слово сказать! Слушайте, Гаша, когда вы наблюдаете колебание эфира…
– Ну, что ты за вздор говоришь! – рассердилась жена. – Есть ей время заниматься ерундой! Подожди, не мешай, я сама объясню. Слушайте, Гаша, совсем нет ничего удивительного. Просто электричество. Ведь, зажигаете же вы лампочки по десять раз в вечер, и не удивляетесь. Ну, значит, и тут нечего удивляться. А теперь можете идти.
Гаша раздевалась, всхлипывала и говорила кухарке:
– Ты, говорит, машину маслом мажь и на колесах катай и пыль с ей вытирай, не то, говорит, я тебе такие слова произнесу, что ты у меня задрожишь.
– По нынешним временам тоже и к мировому можно! – утешала кухарка.
– А брат ейный чертыхается. И за что? Что я в пятницу миску разбила, так они вона когда, на третий день, вспомнили да попрекнули! Ты, грят, ходишь да на все натыкаешься. Да лампочки зачем часто зажигаешь. Ходи, мол, впотьмах, да не натыкайся! Ироды! Да у тебя, говорит, фотография на уме! Тебе бы только по фотографиям лазать. И с чего это они?
– А сама дура виновата! Зачем у тебя солдат на стенке висит? Спрятала бы в комод, и комар нос не подточит!
– Да ведь кто же их знает!
– Надо знать! Раззява! Спи уж. Сном пройдет. Завтра, может, Бог даст, забудут.
Долг и честь
Марья Павловна была женщина энергичная, носила зеленые галстуки и резала в глаза правду-матку. Она пришла к Мединой в одиннадцать часов утра, когда та была еще не причесана и не подмазана и потому должна была чувствовать себя слабой и беззащитной.
– Так-с! – сказала Марья Павловна, глядя приятельнице прямо в среднюю папильотку. – Все это очень мило. А не потрудишься ли ты объяснить мне, кто это вчера переводил тебя под ручку через улицу? А?
Медина подняла высоко неподмазанные брови, развела руками, повела глазами, – словом, сделала все, что было в ее скудных средствах, чтоб изобразить удивление.
– Меня? Вчера? Под ручку? Ничего не понимаю!
– Не понимаешь? Она не понимает! Вот вернется Иван Сергеевич из командировки – он тебе поймет!
Медина собралась было снова развести руками и повести глазами, да как-то ничего не вышло. Поэтому она решила обидеться.
– Нет, я серьезно не понимаю, Мари, о чем ты говоришь!
– Я говорю о том, что ты, пользуясь отсутствием мужа, бегаешь по улицам с дураком Фасольниковым. Да-с! Мало того, полтора часа у подъезда с ним разговаривала. Очень умно!
– Уверяю тебя, – залепетала Медина, – уверяю тебя, что я его совсем не заметила.
– Не заметила, что под руку гуляешь? Ну, это, мать моя, ври другим!
– Даю тебе честное слово! Я такая рассеянная!
– Другой раз смотри, что у тебя под локтем делается. Два часа у подъезда беседовала. Швейцар хихикает, извозчики хихикают, Анна Николаевна проезжала – все видела. Я, говорит, еще с поперечного переулка заметила, что Медина влюблена. Теперь ездит и трещит по всему городу.
Медина всплеснула руками:
– Я? Влюблена? Что за вздор!
– Ври другим, – деловито заметила Марья Павловна и закурила папироску. – Завтра на вечере он у тебя будет?
– Разумеется, нет. Впрочем, я пригласила его, – нельзя же было не пригласить. Так что, может быть, и будет. Ведь на именинах был, так почему же вдруг теперь… Разумеется, придет.
– Поздравляю! Это чтобы все гости за вашей спиной перемигивались? Чрезвычайно умно! Подожди, то ли еще будет! Вернется Иван Сергеевич, станет анонимные письма получать.
Медина притихла.
– Да что ты!
– И очень просто. Анна Николаевна первая напишет. «Откроет глаза».
– Как же мне быть?
– А уж это твое дело. Ты должна поступить, как тебе подсказывают долг и честь.
– А как они подсказывают?
– Ты должна написать своему Фасольникову, что, во-первых, ты – порядочная женщина, а, во-вторых, что он не должен больше у тебя бывать.
– Неловко как-то выходит. Я, мол, порядочная женщина, так что, пожалуйста, у меня не бывайте. Точно он должен только к непорядочным ходить!
– Виляй, виляй! А потом и рада бы, да поздно будет. Впрочем, мне все равно.
Марья Павловна встала, демонстративно отряхнула платье и поправила зеленый галстук. Медина взволновалась: