Том 2. Новая анатомия - страница 19

Жил-был один человек, звали его Семёнов.

Пошел однажды Семёнов гулять и потерял носовой платок.

Семёнов начал искать носовой платок и потерял шапку.

Начал искать шапку и потерял куртку. Начал куртку искать и потерял сапоги.

— Ну, — сказал Семёнов, — этак все растеряешь. Пойду лучше домой.

Пошел Семёнов домой и заблудился.

— Нет, — сказал Семёнов, — лучше я сяду и посижу.

Сел Семёнов на камушек и заснул.

<1933>

Воронин (вбегая):

Остановка истории!

Люди бегут по улице!

На Неве стреляют из пушек!

Степанов (подскакивая на стуле):

Которое сегодня число?

Воронин:

Девятнадцатое марта!

Степанов (падая на пол):

Проспал! Проспал!

<1933>

Мы жили в двух комнатах. Мой приятель занимал комнату поменьше, я-же занимал довольно большую комнату, в три окна. Целые дни моего приятеля не было дома, и он возвращался в свою комнату, только чтобы переночевать. Я же почти всё время сидел в своей комнате, и если выходил, то либо на почту, либо купить себе что нибудь к обеду. В добавок я заполучил сухой плеврит, и это ещё больше удерживало меня на месте.

Я люблю быть один. Но вот прошёл месяц и мне моё одиночество надоело. Книга не развлекала меня, а садясь за стол, я часто просиживал по долгу, не написав ни строчки. Я опять брался за книгу, а бумага оставалась чистой. Да ещё это болезненное состояние! Одним словом, я начал скучать.

Город, в котором я жил это время, мне совершенно не нравился. Он стоял на горе и всюду открывались открыточные виды. Эти виды мне так опротивили, что я даже рад был сидеть дома. Да собственно кроме почты, рынка и магазина, мне и ходить то было некуда.

И так я сидел дома как затворник.

Были дни, когда я ничего не ел. Тогда я старался создать себе радостное настроение. Я ложился на кровать и начинал улыбаться. Я улыбался по двадцати минут зараз, но потом улыбка переходила в зевоту. Это было очень неприятно. Я приоткрывал рот настолько, что бы только улыбнуться, а он открывался шире и я зевал. Я начинал мечтать.

Я видел перед собой глиняный кувшин с молоком и куски свежего хлеба. А сам я сижу за столом и быстро пишу. На столе, на стульях и на кровати лежат листы исписанной бумаги. А я пишу дальше, подмигиваю и улыбаюсь своим мыслям. И как приятно, что рядом хлеб, и молоко и ореховая шкатулочка с табаком!

Я открыл окно и смотрел в сад. У самого дома росли жёлтые и лиловые цветы. Дальше рос табак и стоял большой военный каштан. А там начинался фруктовый сад.

Было очень тихо и только под горой пели поезда.

Сегодня я ничего не мог делать. Я ходил по комнате, потом садился за стол, но вскоре вставал и пересаживался на кресло качалку. Я брал книгу, но тотчас же отбрасывал её и принемался опять ходить по комнате.

Мне вдруг казалось, что я забыл что то, какой то случай или важное слово.

Я мучительно вспоминал это слово и мне даже начинало казаться, что это слово начиналось на букву М. Ах нет! совсем не на М, а на Р.

Разум? радость? рама? ремень? Или: Мысль? Мука? Материя?

Нет, конечно на букву Р, если это только слово!

Я варил себе кофе и пел слова на букву Р. О, сколько слов соченил я на эту букву! Может быть, среди них было и то, но я не узнал его, я принял его за такое же, как и все другие. А может быть, того слова и не было.

<1932–1933>

В Американский суд была подана жалоба сторожем скотобойни, буд-то ему какой-то парень сломал руку. Судья вызвал этого парня и спросил: «Ты сломал сторожу руку?» Парень сказал: «нет я не ломал ему руки». А сторож сказал: «как же ты не ломал мне руки! Ведь я из за тебя же сломал руку!» Тогда судья спросил: «Как-же было дело?» Оказалось, что дело было так:

Молодой здоровый парень забрался на скотобойню, срезал с коровьего вымяни сиську, вставил её себе в прорешку штанов и так идёт.

Сторож увидал парня, вылупил глаза и говорит: «Да ты смотри, как ты идёшь!»

А парень достал нож и говорит: «Эх, всё равно!», отрезал ножом сиську и бросил её в сторону.