Том 2. Стихотворения 1917-1922 - страница 11

На лыжу времени

Ступило Эль:

Ленин, и Либкнехт, и Люксембург,

И много соседей по воле,

Где бодро шагали народов шаги

На лыжах по рыхлым снегам.

То всенародная лыжа! для тысячей толп.

Над ней летели:

Лебедь, лелека, лелюк и ласточка,

Лели, любимые людом,

В воздухе синем не падая.

Эль – это ласты моржа государства,

Крыл ширина для государственной мысли, чтоб в небе не падать.

Лужей широкой свободы сделался ливень царей:

В ссоре с Эль были цари и утонули.

Гэ преклонилось пред ним вместе с Эр,

Два звука пред ним опустили знамена.

Эль не знают цари.

Веревка судов государственных

Лямкой широкой Советов

На груди бурлака мирового

Замкнулась, чтоб грудь не давило.

Ливень отвесный царей

Лужей великою стал.

Всем там есть место: убийце, раклу и мазурику,

Пахарю, деве ночной городов, вору, священнику, татю.

Все управляют собой, всё стало широким,

И время Эль, как облако, повисло

над богослужением себе.

Все стали царями легко и лениво.

Там, где цари шагали по мели,

Боясь утонуть,

Бодро несется, парус развеяв,

Ладья всенародная.

Пловец – государство не боится пучины морской

На ладье всенародной,

Как знамя его развевается Эль!

Лопух и лист, лежанка, лапа и ладонь –

Это широкие плоские вещи.

Крыла простыня птице позволяет летать.

А бабочка имя имеет – ляпун.

Эль – это власть, что несется на лыжах

Над снегом людей.

Крыльев широкая ширь летуньи,

Отвесная нить высоты, ставшая ширью –

Это великое Эль.

Эль подымает свой парус белым листом, поперечным копью бури дикой.

И о широкую лямку труда

Оперлося время, влача

Волги суда, чтоб полегчало.

Эль – это лыжа: не падай, дикарь!

Эль – это тяжести лужа широкая, ей поперечная площадь.

Эль – это лодка широкая: моряк, не тони!

Здесь площади из горниц, в один слой,

Стеклянною страницею повисли,

Здесь камню сказано «долой»,

Когда пришли за властью мысли.

Прямоугольники, чурбаны из стекла,

Шары, углов, полей полет,

Прозрачные курганы, где легла

Толпа прозрачно-чистых сот,

Раскаты улиц странного чурбана

И лбы стены из белого бревна –

Мы входим в город Солнцестана,

Где только мера и длина.

Где небо пролито из синего кувшина,

Из рук русалки темной площади,

И алошарая вершина

Светла венком стеклянной проседи,

Ученым глазом в ночь иди!

Ее на небо устремленный глаз

В чернила ночи ярко пролит.

Сорвать покровы напоказ

Дворец для толп упорно волит,

Чтоб созерцать ряды созвездий

И углублять закон возмездий.

Где одинокая игла

На страже улицы угла,

Стеклянный путь покоя над покоем

Был зорким стражем тишины,

Со стен цветным прозрачным роем

Смотрели старцы-вещуны.

В потоке золотого, куполе,

Они смотрели, мудрецы,

Искали правду, пытали, глупо ли

С сынами сеть ведут отцы.

И шуму всего человечества

Внимало спокойное жречество.

Но книгой черных плоскостей

Разрежет город синеву,

И станет больше и синей

Пустотный ночи круг.

Над глубиной прозрачных улиц

В стекле тяжелом, в глубине

Священных лиц ряды тянулись

С огнем небес наедине.

Разрушив жизни грубый кокон,

Толпа прозрачно-светлых окон

Под шаровыми куполами

Былых видений табуны,

Былых времен расскажет сны.

В высоком и отвесном храме

Здесь рода смертного отцы

Взошли на купола концы,

Но лица их своим окном,

Как невод, не задержит свет<а>,

На черном вырезе хором

Стоит толпа людей завета.

Железные поля, что ходят на колесах

И возят мешок толп, бросая общей кучей,

Дворец стеклянный, прямей, чем старца посох,

Свою бросает ось, один на черных тучах.

Ремнями приводными живые ходят горницы,

Светелка за светелкою, серебряный набат,

Узнавшие неволю веселые затворницы,

Как нити голубые стеклянных гладких хат.