Том 2. Стихотворения 1917-1922 - страница 23
Бочонок джи-джи
Пронес армянин,
Кем-то нанят.
Братва, обнимаясь, горланит:
«Свадьбу новую справляет
Он, веселый и хмельной.
Свадьбу новую справляет
Он, веселый и хмельной».
Так до утра.
Пения молкнут раскаты.
– Слушай, годок, «Троцкий» пришел.
«Троцкого» слышен гудок.
Утро. Спали, храпели.
А берега волны бились и пели.
Утро. Ворона летит
И курским соловьем
С вершины портахала
Поет родной России «Ка»,
Вся надрываясь хриплою грудью.
На родине, на севере ее
Зовут каргою.
Я помню, дикий калмык
Волжской степи
Мне с сердцем говорил:
«Давай такие деньги,
Чтоб была на них карга».
Ноги, усталые в Харькове,
Покрытые ранами Баку,
Высмеянные уличными детьми и девицами,
Вымыть в зеленых водах Ирана,
В каменных водоемах,
Где плавают красные до огня
Золотые рыбы и отразились плодовые деревья
Ручным бесконечным стадом.
Отрубить в ущелье Зоргама
Темные волосы Харькова,
Дона и Баку,
Темные вольные волосы,
Полные мысли и воли.
1921
«Я видел юношу – пророка…»>*
Я видел юношу – пророка,
Припавшего к стеклянным волосам лесного водопада,
Где старые мшистые деревья стояли в сумраке важно, как старики,
И перебирали на руках четки ползучих растений.
Стеклянной пуповиной летела в пропасть цепь
Стеклянных матерей и дочерей
Рождения водопада, где мать воды и дети менялися местами.
Внизу река шумела.
Деревья заполняли свечами своих веток
Пустой объем ущелья, и азбукой столетий толпилися утесы.
А камни-великаны, как плечи лесной девы
Под белою волной,
Что за морем искал священник наготы.
Он Разиным поклялся быть напротив.
Ужели снова бросит в море княжну? Противо-Разин грезит.
Нет! Нет! Свидетели высокие деревья!
Студеною волною покрыв себя
И холода живого узнав язык и разум,
Другого мира ледяную красу тела,
Наш юноша поет:
«С русалкою Зоргама обручен
Навеки я,
Волну очеловечив.
Тот сделал волной деву».
Деревья шептали речи столетий.
1921
Новруз труда>*
Снова мы первые дни человечества!
Адам за Адамом
Проходят толпой
На праздник Байрама
Словесной игрой.
В лесах золотых
Заратустры,
Где зелень лесов златоуста!
Это был первый день месяца Ая.
Уснувшую речь не забыли мы
В стране, где название месяца – Ай
И полночью Ай тихо светит с небес.
Два слова, два Ая,
Два голубя бились
В окошко общей таинственной были…
Алое падает, алое
На древках с высоты.
Мощный труд проходит, балуя
Шагом взмах своей пяты.
Трубачи идут в поход,
Трубят трубам в рыжий рот.
Городские очи радуя
Золотым письмом полотен,
То подымаясь, то падая,
Труд проходит беззаботен.
Трубач, обвитый змеем
Изогнутого рога!
Веселым чародеям
Широкая дорога!
Несут виденье алое
Вдоль улицы знамёнщики.
Воспряньте, все усталые!
Долой, труда погонщики!
Это день мирового Байрама.
Поодаль, как будто у русской свободы на паперти,
Ревнивой темницею заперты,
Строгие, грустные девы ислама.
Черною чадрой закутаны,
Освободителя ждут они.
Кардаш, ружье на изготовку
Руками взяв, несется вскачь,
За ним летят на джигитовку
Его товарищи удач.
Их смуглые лица окутаны в шали,
А груди в высокой броне из зарядов,
Упрямые кони устало дышали
Разбойничьей прелестью горных отрядов.
Он скачет по роще, по камням и грязям,
Сквозь ветер, сквозь чащу, упорный скакун,
И ловкий наездник то падает наземь,
То вновь вверх седла – изваянья чугун.
Так смуглые воины древних кочевий
По-братски несутся, держась за нагайку,
Под низкими сводами темных деревьев,
Под рокот ружейный и гром балалайки.
1921
Решт>*
Дети пекут улыбки больших глаз
Жаровнями темных ресниц
И подают случайным прохожим.
Лотки со льдом, бобы и жмыхи,
И залежи кувшинов голубых,
Чей камень полон синевы.
То камнеломни цвета голубого
Для путника случайного.
Темнеет сумрак, быстро пав.
И запечатанным вином
Проходят жены мимо улиц.
1921
«Старый, желтый…»>*
Старый, желтый,
Мохнатый лев
С глазами старого знакомого
Кривым ножом
Кому-то угрожал холодно.
И солнце – тучная девица – любит варенье –
Льву закатилось за плечо.
Железные цветов побеги,
Охотник оловянных рощ.
Железной дичи туши и тела
Вдоль стен висели
– Железный урожай труда
В деревьях оловянных.
1921
Кавэ-кузнец>*
Был сумрак сер и заспан.
Меха дышали наспех,
Над грудой серой пепла
Хрипели горлом хрипло.
Как бабки повивальные
Над плачущим младенцем,
Стояли кузнецы у тела полуголого,
Краснея полотенцем.