Том 3. Стихотворения, 1921–1929 - страница 6
(Современная баллада)
В аду пошел тревожный гул
Из-за вестей о Вашингтоне,
И сам великий Вельзевул
Заерзал в ужасе на троне:
«Эй, – закричал он, – Асмодей!
Ты – черт хитрейший в преисподней,
Ты насмотрелся на людей,
Служа в их шашнях первой сводней, –
Ты знаешь, что у них к чему,
Ловя оттенки в каждом тоне…
Я – понимаешь? – не пойму,
Что там творится в Вашингтоне?
Кто Хьюз? Святой или дурак,
От чьих проектов уши вянут?
Впрямь, на земле для новых драк
Вооружаться перестанут?
Иль блеск „гуманнейших“ идей
Там служит только для парада?..»
«Олл райт!» – ответил Асмодей
И пулей вылетел из ада.
Недели не прошло одной,
Как, образец натуры пылкой,
Плут-Асмодей пред Сатаной
Предстал с лукавою ухмылкой.
«Ну что? С разоруженьем как?» –
Владыка ада зубы стиснул.
Черт, рожу скорчивши в кулак,
Так прямо со смеху и прыснул.
И – от стены и до стены –
Весь ад сотрясся вдруг от смеха:
То мощный хохот Сатаны
Встревожил все четыре эха.
Все черти, вторя Сатане,
Визжа, каталися по аду,
И даже грешники в огне –
И те смеялись до упаду.
А через час в аду – глазей! –
Висели (чудо! без изъяна!)
Портреты «адовых друзей» –
Ллойд-Джорджа, Хьюза и Бриана.
Портреты надпись обвила,
Вонючей писаная смесью:
«Склонился ад за их дела
Пред их заслуженною спесью!»
Великий памятник>*
Не знаем в точности, в каком уж там году, –
Про это разные доселе ходят толки, –
Но достоверный факт: львы, кабаны и волки
Пустили как-то слух, что жить хотят в ладу.
Не воевать же, дескать, вечно.
Львы довели до сведенья волков,
Что уважают их и любят их сердечно.
А волки стали выть, что нрав-де их таков,
Что мирное житье для них всего дороже,
И если б знали кабаны…
Им кабаны в ответ захрюкали: «Мы тоже
Готовы сделать все, чтоб избежать войны».
В конечном результате
Таких речей – от львов, волков и кабанов –
В торжественном трактате
За подписью ответственных чинов
(Чьих мы имен опять не знаем, к сожаленью)
Объявлен был всему лесному населенью
И населенью «прочих мест»
Особенный такой наказ, иль манифест,
«О прекращении звериных войн навеки
_И о характере опеки
Над теми, кто…»
Увы, кто в старину влюблен,
Тот нашу грусть поймет: сей акт отменно важный, –
Не знаем, каменный он был или бумажный,
И протестантским ли он знаком был скреплен,
Иль католическим, иль знаком православья, –
Суть в том, что, окромя неполного заглавья
(Его нашла одна ученая овца),
К нам больше не дошло ни одного словца:
Великий памятник великой
Древне-звериной старины –
Погиб он в пламени всесветной, зверски-дикой,
Не прекратившейся до наших дней войны.
От жизни к тленью>*
Живу в грязной сербской гостинице, переполненной русскими, бежавшими от большевиков. Стены тонкие, все разговоры слышны. В соседней комнате с утра до ночи гвардейский полковник кого-то убеждает: «Я меньше чем на крепостное право не пойду!»
(Белогвардейское письмо из Сербии.)
Где-то в Сербии, в Белграде,
Не достать отсель рукой,
Ходит он при всем параде,
Неуступчивый такой!
Уж мы молим: «Бога ради!
Сделай милость, уступи!»
Но… в гостинице, в Белграде,
Ходит он, как на цепи.
Ходит он и все бормочет
Неизменные слова:
«Уступить?! – Он зло хохочет. –
Нет уж, дудки! Черта с два!»
Что нам делать, боже правый?
Как подумать, жуть берет:
Неужель полковник бравый
Так, не сдавшись, и помрет,
Чтоб затем, зловещей тенью
К нам являясь раз в году,
Бормотать: «От жизни… к тленью…
Я на меньшее нейду»!
Семена>*
(Из моего детства)
Самовар свистал в три свиста.
Торопяся и шаля,
Три румяных гимназиста
Уплетали кренделя.
Чай со сливками любовно
Им подсовывала мать.
«Вновь проспали! Девять ровно!
Надо раньше поднимать!
Все поблажкам нет предела!» –
Барин ласково гудел.
Мать на младшего глядела:
«Вася будто похудел…
Нету летнего румянца!..»
Состоя при барчуках,
Тятька мой три школьных ранца
Уж держал в своих руках,
А за ним пугливо сзади
Я топтался у дверей.
Барин снова: «Бога ради,
Мать, корми ты их скорей!
Вот! – он к тятьке обернулся. –
Сколько нам с детьми хлопот.
Из деревни твой вернулся?
Разве зимних нет работ?
А, с книжонкою мальчишка?!
Велики ль его года?
Покажи-ка, что за книжка?
Подойди ж, дурак, сюда!»
Я стоял, как деревянный.
Тятька подал книгу вмиг.
«М-да…