Том 3. Сумбур-трава. Сатира в прозе, 1904-1932 - страница 26

стр.

«Доброе имя» (которого и не было никогда в помине) оскорбленного вопиет об отмщении — и оскорбленному нет пощады!

Припомнится все: и родословная «с комментариями», и прошлое, настоящее… даже будущее… Припомнят, что у вас был дед (если не было, то выдумают), который крадеными брюками торговал…

Озлобление растет, переходит в разнузданность, и сама полемика — в грязную ругань.

Не стесняясь ни правой, ни своей, многим известной репутации, строчит какой-нибудь озлобленный из «Проплеванного листка», строчит и «ядом дышит». Сгоряча он рад приписать другому все, что сам когда-либо наблудил. Делается это с непостижимым нахальством: если «злобист» всю свою жизнь занимался сплетнями в отделе «из выдуманных разговоров», если он клеветал на ближних и вторгался в их личную жизнь в «Письмах из Ганта», то все это за здорово живешь приписывается другому…

Все это называется «разделать под орех»… И только за то, что кто-нибудь осмеливается осветить «деятельность» зазнавшегося «писаки» сколько-нибудь правдиво…

Оригинальнее всего остроумие иных господ.

Точно волею судьбы они обречены не подниматься никогда выше «ретирадного слога». Имея в обращении иностранное слово «ассенизация», они вкладывают его в первую попавшуюся фразу — и думают, что критика от этого сделается злой и остроумной…

Острят, например, о «клочках бумаги, подобно той, что покупают в английских магазинах», забывая совершенно, что дело не в «клочках».

Есть, например, газеты большого формата (клочком никак не назовешь), а все их преимущество сводится к тому, что «клочок» используется один, а иной «большой газеты» на все семейство хватит (если уж говорить ретирадным стилем). Да и не в размере ведь дело…

Я знаю газету, которая начинала свою «деятельность» с размера носового платка, но платок этот не был чище той простыни, в размере которой эта газета выходит теперь.

Обвинение же некоторых «злобистов» в запускании рук в грязное белье — прямо-таки комично.

Кто же виноват, господа, что вся ваша «деятельность» ничто, кроме «грязного белья», не дает. Не спорю — можно быть хамом и наглецом по природе…

Бог с тобой — удобряй землю, но когда такие люди лезут в судьи и обличают других, тогда их нужно остановить, ибо они зазнались. А за хозяина заступиться, конечно, надо, — только «ретирадный стиль» иным «писателям» не мешало бы оставить — больно уж «душист».

V

Сегодня, кажется, пожаловаться нельзя — жарко, солнце светит «во все лопатки» — у прохожих от жары совсем разваренный вид — даже лошади (на что уж выносливый скот!) — и те понурили головы…

Иду по улице с опаской — выбежит чего доброго из-за угла какой-нибудь сбесившийся обыватель и искусает…

Положим, кусают не только бешеные, иной «писатель» только тем и занят, что ищет кого бы укусить — но этот народ все больше беззубый — не страшно…

Жарой доволен разве только трамвай…

Возить себе целый день потные туши житомирцев к Тетереву — глядишь, пятак да пятак — целый рубль набежит…

Но Тетерев от жары не спасает — вода мутная, теплая, да и воды-то самой «как кот наплакал»…

Жаль Тетерева! С каждым годом он все больше мелеет… и плешивеет.

Обнажаются камни, разоряют красивые берега — и от «картинности» (этих берегов) скоро одно звание останется. Приезжие дачники, наслышавшись о живописных тетеревских берегах, удивляться будут. Какой же это Тетерев — это «мокрая курица», а не Тетерев…

На днях как-то соблазнился хорошей погодой, взял лодку (верней, корыто) и поехал обозревать наши красоты.

Но что я увидел!

Десятки каменотесов, как дятлы, долбили своими молотками гранитные скалы, обнажая желтый песок, который с глухим шумом осыпался в воду.

А у самого берега стояло первое печатное произведение каменотесов — надгробный памятник…

Памятник по былой красе Тетерева!

Но в наш век промышленности не годится скорбеть «о красотах».

Польза прежде всего!

Зато другой берег в полной неприкосновенности. К чести просвещенного владельца «Зеленой рощи» — он не обращает своей рощи в дрова, а гранитные берега в булыжники для мостовых (невыгодно, должно быть!)…

И «Зеленая роща» все так же обаятельно красива, как в былые годы… Невольно ждешь, что из кущи зеленых деревьев выбежит к реке с резвым хохотом толпа дриад, спасаясь от бесстыжих фавнов…