Том 3. Тайные милости - страница 26

Георгий стоял в трусах у окна, потягивался спросонья и смотрел во двор своего дома и дальше, в соседние дворы, насколько хватал глаз в плывущем, клочковатом тумане апрельского утра. В их дворе мусорные баки были пустые, чистенькие, а в соседнем – набиты доверху так, что бумажки из соседнего двора мело и в их начальственный двор. Георгий подумал: хорошо бы как-то по-другому организовать службу горочистки. Например, ликвидировать баки, а сделать как у добрых людей, чтобы приезжала в определенный час машина, забирала мусор и тут же увозила его с глаз долой. Но он знал, что скажет горочистка. Она скажет, что нет машин, нет людей, нет пятого, нет десятого. И все это недалеко от истины, хотя ради той же истины стоило бы добавить, что нет у этого дела хозяина. Был бы хозяин – нашлись бы и машины, и люди, и пятое, и двадцатое.

Вдруг из тумана выплыли гнедая кобыла и тонконогий гнедой жеребенок, подошли к набитому доверху мусорному ящику.

Административные размышления Георгия прервались сами по себе. С удивлением и неосознанной болью следил он теперь за тем, как роются в мусорном баке лошадь и жеребенок, как брезгливо откидывают они мягкими губами бумажки, куски полиэтилена, мятую жесть консервных банок. «Боже мой, какая зловещая картина! – горько подумал Георгий. – Вот он, двадцатый век: асфальт, полные баки бумаги, полиэтилена, жести и прочих отходов потребления, мокрый туман, ветер, нависшая над городом лысая полуживая гора в несвежем, темном от копоти снегу и эти потерявшие так присущее им чувство собственного достоинства лошади. Скоро и их истребят. Как сказали вчера по телевизору: на грани полного физического уничтожения в настоящее время находятся двести восемьдесят видов млекопитающих животных, триста пятьдесят видов птиц и двадцать тысяч видов растений. Видно, не за горами то время, когда в мертвую зону попадут и лошади. И останется только понятие „лошадиная сила“».

Зазвонил телефон. В квартире стояло два аппарата, так что Георгий не знал, к какому кинуться. Звонили по городскому – жена сообщала, что Ляльку уже сдала с рук на руки бабе Маше, а вечером забрать не сможет – семинар.

– Хорошо, заберу, – сказал Георгий и положил трубку. По четвергам жена отвозила и привозила Ляльку, а во все остальные дни утром ее отвозил к няне Георгий, а забирала жена.

Георгий почесал ногу о ногу. Пора собираться на работу. Скоро за ним приедут, хотя разминки ради не грех бы пройтись пешком, но для этого надо бы вставать на полчаса раньше.

Он надел свежую рубашку, повязал галстук, надел пиджак и в трусах и в шлепанцах на босу ногу прошел в коридор к большому зеркалу – взглянуть, каково ему в новом галстуке.

В дверь позвонили – резко, отрывисто, два раза подряд, как звонит обычно старшая дочь Ира: видно, забыла тетрадку или еще что-нибудь в этом роде и прибежала из школы.

– Давай, давай, дверь открыта! – крикнул Георгий, вертясь перед зеркалом, оттягивая указательным пальцем тугой воротник рубашки.

Высокая, щедро утепленная, обитая с обеих сторон дерматином дверь неслышно отодвинулась на хорошо смазанных петлях, и в квартиру вошла незнакомка.

– Здравствуйте, я агент Госстраха, – сказала гостья молодым, певучим голосом и прыснула, увидев Георгия, закрылась ладошкой. – Ой, извините…

Георгий, не слушая ее смущенного бормотания, метнулся в комнату, теряя на ходу шлепанцы, едва не упав на пороге. Он не разглядел незваную гостью, зато она увидела его во всей красе и со всех сторон: свет из широких окон упирался прямо в трельяж, так что хозяин был как на ладони – в четырех ракурсах.

«Почему она до сих пор покупает мне эти идиотские семейные трусы, – натягивая брюки, с раздражением думал Георгий, – наверно, во всем городе я один остался в таких трусах!» Надел носки, туфли, проверил все пуговицы и молнии, причесался и только тогда выглянул в коридор. Агент Госстраха продолжала стоять у двери. «До чего настырная, такую выгонишь в дверь – она влезет в окно!»

– Проходите, пожалуйста, в комнату, вот сюда. – В богатом темно-сером костюме, в галстуке с искрой, в хорошо выглаженной рубашке, в туфлях на высоких каблуках Георгий чувствовал себя уверенно.