Том 4 и 5. Верная Рука (роман в трёх частях) - страница 39
— Он не придет, — твердо заявил воин.
— А я говорю — придет! — убежденно воскликнул Вупа-Умуги. — Он искал подмогу, чтобы освободить своего друга, который сейчас лежит, связанный, на острове. И нашел десятерых бледнолицых с Олд Шеттерхэндом во главе. Они придут сюда!
— Но они потеряли рассудок, если думают победить нас таким числом своих воинов!
— С ними Олд Шеттерхэнд. Под его руководством бледнолицые отважатся на что угодно.
— Но им неизвестно, где наш лагерь!
— О, это они легко узнают.
— Как? Кто может выдать нас?
— Ваши следы.
— Олд Шеттерхэнд обещал, что не будет нас выслеживать.
— И все-таки он это сделает.
— Нет, он не лжец. Никто не слышал, чтобы он хоть однажды нарушил свое слово.
В глазах вождя вспыхнули огоньки злости, и он произнес:
— Думаю, моему юному брату было бы полезно помолчать и не спорить с вождем в присутствии старших воинов.
Это была неприкрытая угроза, но, как я уже говорил, Вупа-Умуги, несмотря на свою храбрость и силу, не пользовался особой любовью племени. Поэтому сейчас, ощутив безмолвную поддержку во взглядах остальных команчей, воин смело продолжал:
— Я знаю, что молод и не могу сравниться мудростью с теми, кто сидит у этого костра. Но вчера ни один из них не был со мной и не говорил с Олд Шеттерхэндом. Поэтому пусть мне будет позволено передать то, что я сам пережил и услышал.
Ему ответил седовласый воин, сидевший рядом с вождем. Он сказал:
— Мой юный брат может говорить, ничего не опасаясь. Когда вырыт топор войны, нельзя упускать ни одной мелочи, неважной в дни мира. А встреча с Олд Шеттерхэндом — не мелочь. К тому же неподалеку от него всегда оказывается вождь апачей — Виннету.
— На этот раз он тоже был там? — спросил вождь.
— Нет, Виннету там не было, — уверенно ответил воин.
— Но, может быть, он был где-нибудь поблизости?
— Мы не замечали ни одного признака, который говорил бы об этом.
— Скажи, какие слова употребил Олд Шеттерхэнд, когда давал свое обещание? — поинтересовался старик. Воин подумал, припоминая, и медленно проговорил:
— Я спросил у него: будете ли вы выслеживать нас, чтобы узнать, куда мы поедем? Он ответил мне: «Нет, я даю тебе слово». Вот что было произнесено, не больше и не меньше.
— Раз Олд Шеттерхэнд так сказал, то это столь же надежно, как если бы ты выкурил с ним трубку клятвы. Он сдержит слово и не поедет по вашим следам. Хау! Мои молодые братья могут удалиться. Теперь мы знаем все, что хотели узнать.
Оба моих знакомых отошли от костра, а вместе с ними и все любопытствующие, давно уже теснившиеся вокруг. Я забыл сказать, что еще раньше сюда перебрались воины и из той группы, за которой должен был вести наблюдение Олд Уоббл. Таким образом, мой напарник остался без дела и, скорее всего, предпочел вернуться, наскучив бесцельным лежанием в темноте. Моя догадка тут же подтвердилась — издалека донеслось четырехкратное кваканье.
Не пора ли и мне подумать об отступлении? Момент был подходящий, поскольку индейцы, оживленно беседуя, расходились по местам, и вряд ли кто из них обратил бы внимание на чуть шевельнувшийся пучок камышей. Но мне не хотелось покидать столь выгодную позицию, и к тому же сейчас должен последовать обмен мнениями между вождем и его приближенными. Я решил остаться, рассудив, что смогу улучить удобную минуту и позже. В лагере еще не ужинали, и это внушало мне определенные надежды. При раздаче мяса не обойдется без шума и суеты, все будут заняты мыслью о еде — тут я и ускользну. А пока можно возобновить наблюдение.
Вождь, видимо, был немало раздражен тем, что старик вмешался в его беседу с молодым воином, и сейчас обратился к нему с такими словами:
— Мой брат, наверное, не подумал о том, как страдает достоинство вождя, если кто-то осмеливается спорить с ним, да еще получает в этом споре поддержку?
— Достоинство вождя может пострадать только от действий самого вождя, — спокойно ответил седоволосый индеец. — Все мы убеждены, что Олд Шеттерхэнд всегда остается верен своему слову, и лишь ты уверяешь, будто это не так.
— Просто я знаю эту белую собаку.
— Но ведь и мы его знаем. На его языке еще никогда не жила ложь.