Том 4. Приключения Тома Сойера. Жизнь на Миссисипи - страница 21

– Могу я на это посмотреть?

Том приоткрыл доску. Там был изображен кособокий домик с двускатной крышей и трубой, из которой клубами валил дым. Увлекшись рисованием Тома, девочка забыла обо всем на свете. После того как шедевр был завершен, она посмотрела на него в задумчивости и шепнула:

– Просто замечательно! А теперь, если можно, нарисуйте человечка.

Маэстро изобразил перед домом человечка, смахивающего на портовый кран. При желании он мог бы перешагнуть через конек кровли, но девочка оказалась не слишком придирчивым судьей и осталась довольна этим монстром. Полюбовавшись на него, она прошептала:

– До чего же красивый! А могли бы вы нарисовать меня?

Том изобразил песочные часы, увенчанные полной луной, приделал к ним ручки и ножки в виде тростинок, а затем сунул в растопыренные пальцы громадный веер. Девочка сказала:

– Чудо как хорошо! Какая жалость, что я не умею рисовать.

– Ерунда, – прошептал Том, – это проще простого. Я вас мигом научу.

– Правда? А когда?

– В большую перемену. Вы идете домой обедать?

– Я могла бы остаться, если хотите.

– Здорово! А как вас звать?

– Бекки Тэтчер. А вас? Ах да, знаю: Томас Сойер.

– Это когда мне собираются всыпать как следует. А если я веду себя прилично – Том. Поэтому зовите меня Том, договорились?

– Хорошо.

Том снова принялся царапать на доске, закрывая написанное от Бекки. На этот раз уже без всякого стеснения она попросила показать, что это такое, но Том ответил:

– Ничего особенного. Всякая чепуха.

– Нет, покажите!

– Ей-богу, не стоит. Вам это будет неинтересно.

– Нет, интересно. Ну, пожалуйста!

– Вы разболтаете.

– Ничего подобного! Даю слово, что не разболтаю.

– Никому-никому? До самой смерти?

– Ни за что на свете. А теперь – показывайте.

– Да вам же и в самом деле неинтересно!

– Ну если вы так со мной поступаете, я сама посмотрю.

Бекки вцепилась своей маленькой ручкой в руку Тома, завязалась короткая схватка, причем Том только делал вид, что сопротивляется, а сам мало-помалу убирал руку, пока не показались слова: «Я вас люблю!»

– Какой противный! – Бекки моментально шлепнула Тома по руке, покраснев при этом, но вообще-то было заметно, что она довольна.

В ту же минуту мальчик почувствовал, как могучая рука словно кузнечными клещами сжимает его ухо и тянет вверх, а затем вперед. Этаким манером его провели через весь класс и водворили на прежнее место под перекрестным огнем ядовитых насмешек. Покончив с этим, учитель постоял над Томом несколько тяжких мгновений и наконец вернулся к своему трону, так и не проронив ни слова. Ухо Тома пылало, но сердце было преисполнено ликования.

Класс снова затих, и Том честно попытался заняться уроком, но для этого он был слишком взволнован. Когда пришел его черед читать вслух, он осрамился как никогда, потом, отвечая по географии, бойко превращал озера в горные хребты, хребты в реки, а реки в пустыни, и таким образом на земле снова воцарился первозданный хаос. За этим последовал диктант, в котором он наделал ошибок в самых легких словах, известных любому младенцу, в результате оказался последним в классе, и оловянная медаль за правописание, которую он с гордостью носил несколько месяцев подряд, досталась другому ученику.

Чем больше Том старался сосредоточиться на ученье, тем больший разброд воцарялся в его голове. Наконец он вздохнул, зевнул и захлопнул книгу. Должно быть, большая перемена никогда не начнется. Воздух в классе был совершенно неподвижен. Бормотанье двадцати пяти усердно зубрящих учеников навевало дремоту, как жужжанье пчел. А за окном в слепящем солнечном блеске сквозь дрожащий от зноя воздух, голубеющий вдали, курчавились зеленые склоны Кардиффской горы; две-три птицы, лениво распластав крылья, парили в высоком небе; на улице не было ни души, кроме пары коров, да и те дремали, привалившись к оградам.

Душа Тома рвалась на волю – к чему-нибудь такому, что помогло бы скоротать эти нестерпимо нудные часы. Его рука скользнула в карман, и вдруг лицо мальчика просияло благодарной, чуть ли не молитвенной улыбкой. С великой осторожностью он извлек на свет коробочку из-под пистонов, открыл и выпустил клеща на длинную крышку парты. Клещ, надо думать, также просиял благодарной, почти молитвенной улыбкой, но преждевременно: как только он пустился наутек, Том загородил ему дорогу булавкой и заставил круто свернуть.