Том 4. В дни поражений и побед. Дневники - страница 4
– Как! И ты здесь?
– Как видишь.
– Давно?
– Со вчерашнего дня.
Последний ящик был взвален на грузовик, и они отправились в помещение.
– Ну, братец ты мой, и рад же я! – говорил Николай, усаживаясь рядом с ним на голый топчан. – Случай-то какой – Украина, партизанщина, петлюровщина, а тебя-то и нет. Втроем-то погуляем там!
– Как – втроем? – переспросил Сергей. – Кто же третий?
– А! Ты еще не знаешь, – спохватился тот, стремительно кинулся куда-то в сторону и завопил: – Во-лодька!.. Володька!.. Егоров!.. Вот! – сказал он, указывая на подошедшего откуда-то невысокого, крепкого курсанта, в котором Сергей узнал своего вчерашнего провожатого. – Это и есть третий.
– Мы уж и без тебя знакомы!
Усевшись на подоконник, все трое стали оживленно болтать.
– Скажите, – спросил Сергей, – кто у вас начальник курсов? Его что-то не видно.
– А кто его знает, – ответил Егоров, слегка пожимая плечами. – Говорят, бывший генерал-майор, Сорокин фамилия. Спец хороший, но душа у него, пожалуй, генеральская. Вот комбат Матрин у нас – душа-человек. Любят его курсанты.
Случай свел товарищей в один взвод. В два часа начались сборы. Туго упакованные корзинки, мешки и ранцы были погружены и отправлены на вокзал заранее. Вот и сигнал «повестка». С подсумками и винтовками выбегают курсанты. Запыхавшийся завхоз торопит какую-то отставшую подводу. И кто-то отчетливо командует звучным голосом:
– Становись!.. Батальон направо! Отделениями правое плечо вперед – ша-агом марш!
И коротко и резко:
– Прямо!
Под раскаты марша твердым шагом ударил батальон по дороге.
Глава 2
На вокзале быстро погрузились в вагоны.
Николай с новым чайником пошел за кипятком на станцию, Владимир – в цейхгауз, получать для троих хлеб и сахар на дорогу, а Сергей от нечего делать прогуливался от головы до хвоста эшелона.
– Сережа! Ну-ка, помоги, брат!
Обернувшись, он увидел Владимира, нагруженного двумя большими буханками хлеба.
– Ого, сколько! – удивился Сергей.
– Напрасно дают все сразу, – подхватил проходящий позади курсант – Съешь в три дня, а там сиди как хочешь.
И он с сожалением посмотрел на свою восьмифунтовую ковригу.
– А ты не ешь, Федорчук, сразу. Кто же тебе велит?
Федорчук расплылся широкой улыбкой, показав ряд крупных крепких зубов.
– Разве вытерпишь, когда тут под боком! Николай с кипятком уже поджидал их на верхних нарах, подле окошка. В вагоне было тепло от железной печки, шумно и весело. Вздрогнул состав от толчка прицепившегося паровоза. Переливчато прозвучал последний сигнал – и поезд тронулся.
Кто-то запел звонкую курсантскую песню, и, дружно подхваченный десятками молодых голосов, полетел припев:
«Прощайте, матери, отцы, прощайте, жены, дети! Мы победим, народ за нас. Да здравствуют Советы!»
Стало уже совсем темно. Тысячи огненных искр летали и кружились в фантастическом танце. Ритмично постукивали колеса, могуче ревел, ускоряя ход, паровоз.
…Чем дальше уходил эшелон к югу, тем зеленее и приветливее заглядывали в окна рощи и поля, а там, где впервые начали попадаться белые мазанки хуторков, было уже совсем по-весеннему сухо и тепло.
На одной из небольших станций Сергей в первый раз увидал начальника курсов.
Он шел рядом с комбатом и говорил ему:
– Вы останетесь за меня на станции Конотоп, мы со вторым эшелоном вас нагоним.
Они прошли мимо.
«У него в самом деле генеральское лицо», – подумал Сергей.
На следующей станции немного попортился паровоз, и, пользуясь вынужденной остановкой на время его починки, стали раздавать несколько раньше времени обед.
– Должно быть, долго простоим, – проговорил, возвращаясь с наполненным котелком, Владимир.
– А что?
– Товарный вперед пропускают.
– Успеем! Мне так это путешествие только нравится.
Наконец три жиденьких поспешных звонка, хриплый гудок – и эшелон двинулся.
Вечерело. Поезд помчался мимо распускающихся кудрявых рощ.
– Что ты делаешь, Володька? – спросил Сергей, заметив, что приятель давно мастерит что-то своим крепким перочинным ножиком.
– Пропеллер! – шутя ответил тот. – Сейчас приделаю к вагону, и эшелон полетит по воздуху.
Пропеллер он действительно смастерил, и тот с веселым жужжаньем завертелся на ходу. Однако поезд не только не изъявил особенного стремления подражать в способах передвижения аэроплану, а, наоборот, тревожно загудел и круто затормозил, остановившись на небольшом разъезде, перед человеком с красным флагом на путях.