Том 7. Дядя Динамит и другие - страница 28

Галли не ошибся. Приходя в себя и ощущая, что какой-то шутник заменил ему голову тыквой, Джон с удивлением увидел, что над ним склонилась Линда.

— Ты меня целуешь? — осторожно спросил он.

— Да, да, — заверил Галли. — Целует. Видимо, небольшое недоразумение — позади, и нежный бог любви обвил ее своей прелестной сетью, как в старое доброе время, когда она и не слышала о Клаттербеке. Все правильно?

— Все.

— Эта жертва несчастного случая — сказочный принц?

— Да.

— Тогда, моя дорогая, отведите его в ванную и подставьте под холодную струю. Шишка будет, ничего не поделаешь. Ах, какие шишки бывали у нас в «Пеликане»! Скажем, у твоего отца. От бутылок. Политические диспуты… Однако что за шум?

Шум производил герцог, лежа под латами. Что-что, а легкие у него остались целы. Галли направился к нему и оглядел его сочувственным взором. Он его не любил, но, по своей доброте, жалел — во всяком случае, сейчас.

— Расшибся? — спросил он и понял, как глупо об этом спрашивать. Понял и герцог.

— Не пори чушь! Конечно, расшибся. Ногу вывихнул.

— Дай посмотрю. Болит?

— У-ой!

— Да, вывихнул. Вот, опухла. Давай я отведу тебя в комнату. О, Бидж! — обрадовался он. — Его светлость вывихнул лодыжку.

— Да, мистер Галахад?

— Помогите нам, ладно? А потом позвоните доктору. Когда герцога уложили, а Бидж ушел звонить, Галли собрался уйти, но страдалец его окликнул:

— Трипвуд!

— А, что?

— У-ой!

— Больно?

— А то нет! Но не в этом дело. Что с Линдой?

— В каком смысле?

— Сам знаешь. Видел. Почему она целовала этого… ну, врача?

— И верно! Помню, целовала. Он лежит, а она к нему наклонилась…

— Наклонилась? Кинулась, как цирковой тюлень на рыбу. И целует, и целует…

— Да, я заметил.

— Раз пятьдесят.

— Примерно. Не удивляйся, она его любит.

— Что ты порешь! Они не знакомы. Он сегодня приехал. Галли понял, что пришло время разомкнуть уста. Лучше бы

после обеда, но вряд ли возможно. Инвалид не успокоится, если ему не скажешь правду. И он начал свою повесть с той напевной мягкостью, которою завоевывал сердца пеликанов.

— Что ж, Данстабл, открою тебе все. Ты ошибся, они знакомы. Джонни довольно долго ухаживал за твоей племянницей. Сам знаешь, как это делается: цветы, кафе, нежный шепот, пламенные взгляды, а возможно — и флакончик духов. Часто видели, что он гадает на ромашках в Кенсингтонском саду. Так оно и шло, пока однажды в такси он не сделал ей предложения. Она согласилась. Именно поэтому она и пела, а ты подумал, что у нее неладно с головой. Нет, Данстабл, голова у нее в порядке. Всякий запоет, когда любит и любим. Ты представь, о чем она думала: Джонни в парадных штанах, хор, клир, епископ — спорые, шустрые, как однорукий обойщик, а там — и свадебный завтрак, и отъезд, и медовый месяц.

Герцог несколько раз хотел вмешаться, но не мог, в основном — от ярости, и только болботал.

— Надо ли говорить бывалому вояке, что путь любви не бывает пологим? Они поссорились. Джонни мог помириться только здесь, в замке. Но как же сюда попасть? Сказать Конни, что он мой крестник? Ни в коем случае. Конни не жалует моих подопечных. Не вдаваясь в частности, она их всех относит к касте неприкасаемых. Ты возмущен. Я тебя понимаю, но такова моя сестра.

И тут я придумал: пусть будет психиатром. Тогда, если ты разрешишь такой образ, я убью двух зайцев. Утром — Линда, вечером — Кларенс. Благодаря тебе он приехал, к счастью — упал, ударился, твоя племянница, по твоему же меткому выражению, кинулась к нему, как цирковой тюлень, и, возможно, до сих пор целует. Словом, они помирились, и ты можешь делать заметки для своего тоста на свадебном завтраке.

Даже такой блестящий рассказчик должен перевести дыхание; и герцог ловко обратил монолог в беседу.

— В жизни не слышал такой чепухи, — сказал он. Галли горестно удивился.

— Ты огорчаешь меня, Данстабл, — сказал он, укоризненно сверкнув моноклем. — Неужели тебя не трогает весенний расцвет любви? Да, сейчас не весна, но дела это не меняет. Я думал, только вывих удержит тебя от танца семи покрывал. Радовался бы — теряешь племянницу, обретаешь племянника.

— У-ой!

— Перестань говорить «у-ой». Тебе что, не нужен племянник?