Том 9. Позолоченные пилюли - страница 4
— Был я однажды по служебному делу в одном маленьком, гнусном провинциальном городишке, каких на Руси сотни, а может быть, и тысячи — не знаю.
Имя же его — Рославль. Слышали?
Вечером от нечего делать пошел я в клуб. Сотни городишек раскинулись по всему лицу необъятной Руси, как веснушки — и в каждом таком городишке обязательно есть клуб…
Грязное, пыльное помещение, с сонным, небритым старшиной и буфетчиком, засиженным мухами.
В клубе было уныло и пусто, кроме карточной комнаты. Там за одним столом сидели четыре человека и играли в винт.
Деваться было некуда. Я прислонился к стене и стал смотреть на игру.
И вот — чей я дольше глядел на этих четырех играющих, тем все шире раскрывались мои глаза… В чем дело — я не понима I, но поражен был чрезвычайно.
Представоте себе четырех игроков, которые играют, как самые обыкновенные простые люди, ни лучше, ни хуже тысяч других игроков в винт… Но в их игре был один поразительный штрих: сдавал каждый из них по очереди, но тасовали карты всего трое. Полный, бритый господин в синем сюртуке не тасовал. И об этом даже разговору не было. Просто игра шла, как обычно, все тасовали, сдавали, а когда очередь доходила до полного бритого, его сосед молча брал колоду, тасовал ее и передавал полному бритому. Тот спокойно брал ее и приступал к сдаче.
Одно мгновение у меня мелькнула мыль: может, у него рука болит? Может быть, он калека?
Но так как в механизме движений тасовки и сдачи не такая уж большая разница, то и это предположение отпадало.
Удивляло меня также и то, что об этой ненормальности никто и не говорил — будто бы так нужно.
Я постоял еще полчаса — чудеса! Двадцать раз до полного бритого доходила очередь тасовать, и двадцать раз его сосед хладнокровно брал колоду и, разговаривая об урожае прошлого года или о приезжей бродячей труппе — тасовал и передавал полному бритому с легким полупоклоном.
Спросить об этих чудесах незнакомых мне людей было неловко, а между тем, я сгорал от любопытства.
Мимо меня прошмыгнул испитой, прыщеватый лакей со стаканом жидкого чаю и чахоточным лимоном на подносе.
Я его окликнул. Подозвал.
— Послушай… В чем тут дело… Видишь, вот эти четверо играют в винт?
— Вижу, так точно…
— Почему все трое тасуют каждый за себя, а полному бритому тасует сосед.
Лакей тряхнул длинными, грязными волосами, — и спокойно сказал:
— Вы спрашиваете про этого полного господина? Про Александра Семеныча?
— Ну, да, да!
— Они у нас не тасуют.
— Почему?
— Они у нас шулера.
— То есть как?!. Настоящий обыкновенный шулер?
— Так точно. Александр Семеныч у нас шулера.
— А те, другие?!. Остальные трое?
— Помилуйте-с. Податный инспектор, директор училища и доктор.
— Черт знает, что такое? Да почему же они с ним играют?
— С Александром Семенычем?
И объяснил он так просто и хладнокровно, будто бы иначе не могло быть:
— Четвертого партнера нет. Потому и играют.
Вот вам русская матушка-провинция. Великолепная, величественная простота, грандиозное всепрощение, примирение и применение к обстоятельствам.
Нет четвертого партнера — и шулер хорош.
Мы с Муратовым совсем уж забыли начало нашего разговора и повод, по которому лысый молодой человек рассказал свою удивительную историю.
Но лысый молодой человек не забыл.
Поэтому, помолчав немного, сделал совсем неожиданный для нас вывод:
— Так и немцы. Раз нет четвертого партнера — можно и собаку допустить к столу…
МЕЛЮЗГА
Когда вот так вот, останешься в одиночестве, да спустишь шторы, да усядешься поуютнее в кресло, да призадумаешься — то всегда приходишь к одному печальному выводу:
— Как все измельчало!
Раньше люди писали огромные многотомные романы в шести частях с эпилогом. Теперь — кроме миниатюр-рассказов в 6–7 страниц ничего не пишут.
Раньше сочинялись пятиактные пьесы в 9 картинах, с прологом и апофеозом… А что теперь? Миниатюры минут на 10 — так что зритель не успеет вынуть платок из кармана на предмет осушения слез, как уже поздно; уже ему надо смеяться: уже драматическая миниатюра успела замениться комической миниатюрой.
Раньше из Петрограда в Крым ехали 2 месяца. Теперь это делается в 30 раз короче, быстрее.