Том пятый. Выпуск II - страница 10

Тогда я расхохотался. Не мог сдержаться. Улыбнулась и София.

— Наверное, я просто дура, — сказала она. — Но мы должны узнать всю правду о смерти дедушки. Должны. Если бы только убийцей оказалась Бренда…

Я почувствовал внезапную жалость к Бренде Леонидис.

По дорожке быстрым шагом к нам приближалась высокая старуха в потрепанной фетровой шляпе, бесформенной юбке и нелепом обвислом жакете.

— Тетя Эдит, — сказала София.

По пути старуха один-два раза останавливалась, наклоняясь к цветочным клумбам, потом приблизилась к нам. Я поднялся на ноги.

— Это Чарлз Хэйворд, тетя Эдит. Моя тетя, мисс де Хэвилэнд.

У Эдит де Хэвилэнд, женщины лет семидесяти, были растрепанные седые волосы, обветренное сухое лицо и острый, проницательный взгляд.

— Здравствуйте, — сказала она. — Я слышала о вас. Уже вернулись с Востока? Как поживает ваш отец?

Несколько удивившись, я ответил, что хорошо.

— Знала его еще мальчиком, — пояснила мисс де Хэвилэнд. — Была хорошо знакома с его матерью. Вы похожи на нее. Приехали помочь нам? Или еще что?

— Надеюсь помочь, — неловко пробормотал я.

Она кивнула.

— Помощь нам не помешает. Дом кишмя кишит полицейскими. Выскакивают из-за каждого угла. Среди них несколько пренеприятных типов. Мальчик, окончивший приличную школу, не должен идти в полицию. На днях видела сына Мойры Кинуль, регулирующего уличное движение на перекрестке у Марбл Арч. Что-то непонятное творится в этом мире!

Она повернулась к внучке:

— Тебя ищет Нэнни, София. Насчет рыбы.

— О, черт, — сказала София. — Сейчас позвоню в лавку.

И она быстро направилась к дому. Мисс де Хэвилэнд повернулась и медленно двинулась в том же направлении. Я пошел рядом, ступая с ней в ногу.

— Не знаю, что бы мы делали без нянюшек, — заговорила мисс де Хэвилэнд. — Почти во всех семьях есть преданные старые нянюшки — они стирают, и гладят, и готовят, и делают все по дому. Нашу Нэнни я выбирала самолично… Много лет назад.

Внезапно старая леди остановилась, наклонилась и яростно выдернула из клумбы вьющийся зеленый стебель.

— Проклятые вьюнки! Самый отвратительный сорняк! Разрастается в мгновение ока, душит цветы… И от него не избавиться: слишком далеко во все стороны пускает корни.

И мисс де Хэвилэнд яростно втоптала каблуком в землю зеленый стебелек.

— Это нехорошее дело, Чарлз Хэйворд, — она посмотрела в сторону дома. — Что думает обо всем этом полиция? Наверное, я не должна задавать такие вопросы. В голове не укладывается, что Аристид отравлен — трудно представить его мертвым. Я никогда не любила его — никогда! Но не могу свыкнуться с мыслью, что он умер… Без него дом как-то… Опустел.

Я промолчал. Несмотря на резкий, отрывистый тон, Эдит де Хэвилэнд, похоже, собиралась погрузиться в воспоминания.

— Как раз думала сегодня утром… Я живу здесь давно. Уже больше сорока лет. Приехала сюда после смерти сестры. Он попросил меня. Семеро детей — и младшему только год. Не могла же я допустить, чтобы их воспитывал этот грек? Нелепый брак, конечно. Я всегда подозревала — он просто… Околдовал Марцию. Безобразный маленький иностранец! Но мне он предоставил полную свободу действий — что правда, то правда. Няни, гувернантки, школы. И нормальная здоровая пища для детей — не та острая отрава, к которой привык он.

— И вы с тех пор так и жили здесь? — пробормотал я.

— Да. Как ни странно… Я могла бы уехать, конечно, когда дети выросли… Наверное, я просто привязалась к парку. И потом еще Филип. Если человек женится на актрисе, ему трудно рассчитывать на нормальную семейную жизнь. Не понимаю, зачем актрисы обзаводятся детьми. Сразу после рождения ребенка они срываются с места и уезжают на гастроли в Эдинбург или еще куда-нибудь, по возможности подальше от дома. Филип принял единственно разумное решение: перебрался сюда со всеми своими книгами.

— А чем занимается Филип Леонидис?

— Пишет книги. Ума не приложу почему. Их никто не читает. Бесконечные описания малоизвестных исторических фактов. Вы, наверное, никогда даже не слышали об его книгах?

Я подтвердил это предположение.

— Просто у него слишком много денег, — сказала мисс де Хэвилэнд. — Большинство людей вынуждены отказаться от всякой дури и зарабатывать себе на хлеб.