Томас - страница 29

Глядя на раскинувшееся перед ним мёртвое поле, он вдруг вспомнил своих давних соседей и их соседей. Они все уже давно были мертвы, но даже когда ещё жили, то мало походили на обычных людей. Народ, селившийся в начале века в Городке, авансом становился призраком, ползающим по земле и под землей. Трудяги с подведенными угольным карандашом, как у девиц на выданье, глазами только у непосвященных глупцов вызывали улыбки. Эти «девицы» изо дня в день плевали судьбе в лицо, по своей воле отправляясь в пекло — не ведающую солнечного света чернильную тьму. В тесных клетушках они спускались в исторгающий метановое дыхание, наполненный скрежетом породы и шумом водяных насосов мрачный мир. Жизни приведений измерялись не днями, а сменами. Пока везло — рубилась полоска за полоской, конь за конём, текла тонна за тонной, но однажды — у кого раньше, у кого позже — везение заканчивалось, и работяг давили миллионно-тонные, не оставляющие даже мокрого места, каменные тиски или палило драконье дыхание — пламя, превращающее тела горняков в покрытый прокопчённой хрустящей корочкой кисель.

Томас помнил, что здесь было почти сто лет назад. В этом крае была вырыта бездонная яма, котел, в котором кисли заброшенные в этот проклятый край ошметки рода человеческого. В древней степи, исторгая чад и нечистоты, когда-то давно влачился мир вне времени и законов Божьих. О Донбассе — сердце большой страны, уже взволнованном от предчувствия своего величия — никто тогда даже и не помышлял слагать героические песни. Малярийный, чесоточный угол — нищее пристанище богатых духом людей — таким когда-то был Шанхай... И ничего этого не стало — ни домика, ни улочки! Томас видел, что всё сделанное его руками и руками его друзей-соседей уже разрушено. Вишни и абрикосы срублены, растущая на свалках конопля выкурена, и на том месте, где когда-то жил Томас, теперь зеленело огороженное бетонными плитами заросшее амброзией поле, с торчащими из земли ржавыми гигантскими скелетами так и не родившихся цехов. Крыша дырява, стен нет, лестницы с провалами. Сорняки и деревья корнями вгрызаются в плиты перекрытий этажей. Бетон обкрошился, вывалив наружу арматурные внутренности. Ржа, тлен, запустение. Только ветер гуляет меж рёбер недостроя, щекоча листья пепельных тополей, кучерявых акации, душистых лип, заросли чертополоха и дикого шиповника — хоть сейчас снимай кино о конце света.

— Все снесли, — сказал таксист равнодушно. — Бульдозерами. Народ в Калиновку переселили. Хотели построить троллейбусное депо, но стройка сдохла. Теперь вот, — стоит памятник зарытым миллионам...

Томас шел по знакомым и незнакомым улицам. Когда-то давно это был его родной город, населенный родными для него людьми. Какое-то время он всматривался в лица прохожих, взрослых, детей и с удивлением почувствовал, что ему нравится то, что он видит. Постоял на остановке. Съел мороженое. Пробежал глазами доску объявлений «куплю, продам, отдам». Не удержался, оторвал листик с телефоном, сунул в карман. Потолкался в очереди за хлебом, купил мягкую булку. Разломав на две части, вдохнул теплый ванильный аромат свежего хлеба. Этот запах ему тоже понравился. Полюбовался девушкой в платье-ночнушке на голое тело — ниточки трусиков не в счет. Томас вспомнил, как однажды какой-то остряк назвал Городок Гёрловкой. Что ж, он был очень даже прав — девчата стали ещё красивее, хотя куда уж краше? Вообще, всё было хорошо — отличное настроение, почти нет забот, в данный момент он абсолютно здоров, за ним никто ни гонится и не надо убегать, ждать-догонять, завтра не надо ползти на проклятущую службу, но самое главное — сейчас он не один и ему есть куда идти. К очень даже симпатичной девушке.

Томас прошептал: «Хорошо дома».

Ласковая тихая радость кипяточком растеклась у него в груди, подстегнула фантазию, заиграла, заблестела, как оцинкованная крыша на солнце...

Сейчас настает момент, который так любят читательницы — возвращение героя домой. Его ждет желанная и жаждущая ласки женщина. Она вся в нетерпении. Мужчине угрожает опасность, а она в неведении. Забросила все домашние дела, сидит на диване, обхватив колени и, сгрызая лак с ногтей, переживает.