Тонкая математика страсти - страница 18

Через полчаса узенькая улочка перешла в грунтовку, а по бокам неровною аллеею росли магнолии и кипарисы.

Я беспрерывно думал о гимне, но ни мелодии, ни подходящих слов в моем воображении не возникало, и это начинало меня беспокоить: а не зря ли я согласился попробовать вообще?

Перебирая в мыслях значительные гордые слова, достойные лечь в первую строку «государственной песни», я все больше огорчался, но вдруг кто-то окликнул меня из-под раскидистого фигового дерева, стоявшего в неровной шеренге магнолий и кипарисов – явно не на своем месте, как если бы полковник стоял в шеренге после сержанта.

Остановившись, я пригнул голову, заглядывая под дерево.

Мне улыбался генерал Казмо, сидевший на квадратной подстилке. Рядом с ним стояла бутылка вина. За ней – несколько плодов этого самого фигового дерева.

Я поздоровался.

– Иди выпей! – сказал мне он командирским голосом, и я подошел и присел рядом.

Налив вина в свой стакан, он протянул его мне. Я глотнул.

Сладко-кислое виноградное вино охладило горло и отвлекло меня от поиска значительных слов.

– Куда идешь? – спросил генерал.

Я пожал плечами.

– Гуляю…

– А почему один?

– Да думаю… о… важном… – как-то вяло произнес я, не желая рассказывать генералу о том, что, возможно, еще было для него тайной.

– И я думаю о важном, – вздохнув, сказал он. – Давай еще выпьем!

Мы выпили еще по полстакана.

– Предложили мне президентом стать… – развел руками старик Казмо.

– Соглашайтесь! – посоветовал ему я. – Хорошее предложение…

Он сощурил глаза, глядя на меня и думая, наверно, что я шучу или ехидничаю.

– Да-да, соглашайтесь! – закивал я еще раз. – Мне вот предложили гимн написать – и я согласился…

– Гимн?! – лицо генерала приняло серьезное выражение. – Ну и как идет работа над гимном?

– Никак, – признался я. – Ни мелодии нет, ни даже первых слов.

– Возьми для начала мелодию какого-нибудь военного марша и попробуй под нее найти слова, а потом, когда слова уже готовы, замедли ритм, вот тебе и гимн будет! – со знанием дела посоветовал генерал.

– А слова какие должны быть?

– Ну такие… – генерал сжал кулак, подняв его над бутылкой. – Жесткие слова, цепкие, мобилизующие и в меру воинственные… Вот так я думаю!

Я, к его сожалению, думал иначе. По-моему, в мире уже написано излишне много воинственных, мобилизующих и не в меру цепких гимнов. Мне хотелось чего-нибудь другого. Я подумал даже, что во многом именно слова гимна определяют мораль и ценности государства, именно слова гимна показывают, что является главным для народа и страны. Гимны, которые мне приходилось слышать, ну там типа: «Славься, Отечество наше свободное» или «Еще Польска не сгинела» обманывали и продолжают обманывать граждан стран – певиц этих гимнов. И отечество оказывается давно не свободным, и Польска, как вдруг понимает кто-нибудь, давно уже «сгинела». Нет, надо было искать что-то совершенно другое, что-то более человеческое и менее государственное, но как это найти? Как написать главную песнь государства, которая при исполнении не напрягала бы мускулы своих граждан для будущей обязательно кровавой защиты отечества от кого-угодно, думающего посягнуть на святость границ?!

– А что, если вот так… – заговорил вдруг после паузы генерал – он в это время, должно быть, тоже думал, тоже подыскивал нужные слова. – «Гордись, народ свободный, великою страной…» и так дальше?..

Я скривил губы. Где же здесь великая страна?

– Не нравится? – сразу же отреагировал генерал и тоже скривил губы уже в мою сторону.

– Очень похоже на остальные существующие гимны, – ответил я.

– А-а-а, – протянул генерал и снова задумался.

Понимая, что мыслительный процесс генерала врядли мне поможет, а скорее всего приведет к тому, что мы рассоримся, я предложил старому вояке выпить еще по полстакана его виноградного вина. Он живо согласился, и печать думы мгновенно сошла с его лица.

– Так стать президентом или нет? – выпив вино, спросил он.

– А почему нет? – удивился я. – Вы когда-нибудь были президентом?

– Нет! – отрезал он.

– Так надо же когда-нибудь попробовать? Не каждому улыбается такая удача!

Он опять напряженно глянул на меня, но, не найдя в моей мимике признаков ехидства, вернул свой взгляд на бутылку.