Тонкий профиль - страница 11

Фрикке развел руками. Он не знал точно, никто не знал.

— Остался там! — неопределенно махнул рукой Фрикке.

— Остался! А ты зачем приехал?

И Тевосян, подойдя к инженеру, резким движением надвинул ему кепку на глаза.

Фрикке не обиделся на вспыльчивого наркома, понимая его состояние и глубоко уважая этого умного руководителя. А если бы и обиделся, что это изменило бы?..

Фашистские части рвались к Сталинграду. Горные егеря гитлеровцев уже стучали коваными каблуками по тропкам, ведущим к перевалам Главного Кавказского хребта.

— Поезжай в Мариуполь за мотором, — сказал Тевосян, не глядя в лицо собеседнику. Сказал серьезно.

Фрикке даже не ответил, что там немцы. Разве Тевосян не знал этого?

Шли дни. Пожалуй, не было даже в войну других таких месяцев, когда бы, как осенью сорок второго, понятие «время» стало полным синонимом жизни, когда опо, неумолимое, поистине отсчитывало часы истории. Выиграть время! Обязательно! Но как? Как пустить стан без маховика и основного приводного мотора?

Наконец решились взять мотор от другого механизма, от блюминга Нижне-Тагильского завода, и пустить стан. Риск? Конечно! Но оправданный.

Запросили Гипромез в Москве. Пришло несколько рекомендаций. Судя по одним — пускать можно, по другим — нельзя.

Кожевников, мучимый сомнениями, позвонил Тевосяну.

— Решай сам, — ответил Иван Федорович. — Ты на месте, ты хозяин.

В октябре, за несколько дней до пробного пуска, в Челябинск прилетел замнаркома Райзер. Ходил по площадке мрачный, озабоченный. Потом уехал на Магнитку, оттуда позвонил ночью Кожевникову.

— Мне сказали электрики, что они дают голову на отсечение — стан не пойдет. А ты уверен? Можно ли пускать?

— Будем пробовать, — сказал Кожевников.

В ту же ночь начали. Стан немного покрутился и остановился. Мотор не тянул. В цехе сгустилась зловещая атмосфера катастрофы. Но ошибку все же решили искать. И нашли. Когда исправили электросистему, стан заработал. Катали всю ночь. Сначала легкие трубы, потом все более тяжелые.

Удивительнее всего было то, что стан работал… без маховика! Якорь мотора служил и маховиком. Такого еще не случалось в мировой практике пильгерстанов.

Через некоторое время позвонил Тевосян. Спросил у Кожевникова:

— Кто автор безмаховичной работы пильгерстана?

Вот уж и научный термин появился, обозначавший новаторство, родившееся в силу крайней и острой нужды.

Юлиан Николаевич задумался, ответил растерянно:

— А черт его знает, кто автор. Тут такое было… Не заметили! Все думали, все мучились, каждый что-либо предлагал. И Щербань, и Фрикке, и Матвеев.

Но Тевосян продолжал допытываться:

— Не Гипромез ли?

Кожевников возмутился:

— У меня сохранились телеграммы. Одно заключение — налево, другое — направо. Я вам докладывал!

— А Гипромез рапортует по-другому, — заметил нарком.

— Ну, не знаю, — вздохнул Кожевников. — Я думаю, главный автор — завод. Все мы тут. И товарищи из Гипромеза. Дело артельное.

Титул основателя завода как-то прилепился к Кожевникову позже. В сорок втором на его плечах лежала должность начальника Главтрубостали.

Когда за чертой фронта остались все южные заводы, в главный бастион трубной индустрии превратился город Первоуральск. Он вобрал в себя все — и оборудование эвакуированных на восток предприятий, и людей. В цехах висели знамена южных заводов, как знамена дивизий, побывавших в бою. Бывшие директора заводов становились начальниками цехов. Первоуральский новотрубный превратился, по сути дела, в завод заводов.

Директором стал Осадчий. Это ему каждый день и утром, и вечером звонили из Москвы из Государственного Комитета Обороны. Сколько сделано труб для минометов? Когда отправлены эшелоны? Час, минута?

Прямо в цехе стоял паровоз с вагонами, куда грузились трубы. На вагонах пункт назначения — «Москва». Первоуральский в те годы ежесуточно давал тысячи стволов минометов. Можно себе представить, чего стоил здесь каждый час труда для фронта!

Но потрясающая трудовым героизмом летопись этого флагмана трубопрокатной промышленности в военные годы — особая тема. Здесь же необходимо сказать еще только об одном. В Первоуральске впервые громко зазвучало в семье трубников имя Якова Павловича Осадчего. Пятнадцать лет жизни и часть своей души он отдал Первоуральску. Приехав сюда в тридцать восьмом, застав здесь два цеха, он уехал в пятьдесят четвертом и оставил десятки цехов. Было вокруг завода несколько бараков — вырос большой город. Осадчий получил ордена Ленина и Трудового Красного Знамени, дважды был удостоен Государственной премии. Сложный, в чем-то противоречивый и вместе с тем очень цельный образ Осадчего-директора сложился в Первоуральске.