Торговец тюльпанами - страница 5

— Хорошо, отец! Я пойду к этому человеку!

Он уже почти выбрался из кресла, но Корнелис усадил его обратно:

— Мне надо сказать тебе еще несколько слов о господине Берестейне…

Виллем покорно сел.

— Богатым и могущественным людям часто завидуют, знатных недолюбливают, а порой и высмеивают. Чем выше поднимаешься, тем больше рискуешь — этот урок военного искусства применим и к жизни в обществе. Паулюс стал жертвой слухов. Его считают грубым, жестоким, изворотливым, опасным и ко всему еще приписывают ему превосходящую всякое воображение алчность! И должен признаться, сынок, в этих сплетнях есть немалая доля правды…

От удивления юноша слегка протрезвел. Он попросил Корнелиса повторить свое странное признание, а после этого — объяснить, зачем же обращаться к ван Берестейну, если такой неприглядный портрет верен.

— Во время боя, который нас сдружил, Паулюса настиг выстрел вражеской аркебузы. Пуля засела у него в шее, он потерял много крови и мог бы погибнуть, если бы я не стянул края раны ниткой, выдернутой из собственной одежды. Я лишился рукава, зато господин Берестейн сохранил жизнь!

— Понятно: он перед вами в долгу и постарается отплатить…

— Думаю, да. Потому-то, несмотря на дурную славу, я выбрал именно Паулюса, а кроме того, нисколько не сомневаюсь, что общение с таким человеком благоприятно скажется на твоем характере.

Корнелис значительно покивал и с этой минуты стал таким же молчаливым, как обычно. Отец и сын вернулись в кабинет, где Яспер, водрузив на нос очки, вслух читал завещание.

— Ну вот, все и улажено. Пойдем! — скомандовал Виллем.

Проститься с нотариусом, собрать вещи, дать хозяйственные наставления Фриде — на все это много времени не потребовалось. Теперь, когда отъезд Корнелиса был делом решенным, его присутствие стесняло детей и почти мешало им. Пять дней, оставшихся до отплытия, показались им очень долгими.

И не припомнить, чтобы хоть кто-нибудь когда-то и с кем-то прощался так же легко, как простились с отцом четверо детей Корнелиса ван Деруика, отплывавшего на судне под названием «Свирепый» к берегам Бразилии. На пристани у только что оснащенного трехмачтовика не было пролито ни единой слезинки: поцелуи, крепкие объятия, взаимные пожелания и, наконец, когда неукротимый ветер надул паруса, с набережной на палубу, от самонадеянной молодежи к мужественному искателю приключений понеслось с берега радостное напутствие.

— С Богом, отец! Возвращайтесь поскорее! — прокричал Яспер, сдернув шляпу.

Над волнами полетел ответ:

— Будьте здоровы! И непременно пишите!

Виллем шел и шел — до самого конца мола, до самого края пирса, шел так, словно уходящий в море корабль тащил его за собой. Но он ликовал. Разлука обещала одни только приятные перемены: никаких больше ограничений, они получили свободу! Даже трубке с длинным чубуком передалось настроение хозяина — клубы дыма из нее выходили какие-то беззаботные и игривые.

— Отец уехал! — объявил старший брат, проследив глазами за одним из них. — Постараемся сделать так, чтобы, вернувшись, он застал нашу семью в лучшем положении, чем оставил!

Но, хотя пожелание и было высказано, казалось, сейчас молодых людей эта задача заботила менее всего. Радуясь обретенной независимости, они даже не стали дожидаться, пока парусник скроется за горизонтом: едва пропала из виду высокая тулья отцовской шляпы, Виллем подозвал булочника, пробиравшегося среди путешественников со своей грохочущей тележкой:

— Поди-ка сюда и покажи свой товар!

— Горячие белые булочки! Ржаные хлебцы! Ячменные лепешки!

— Можешь не расхваливать — отец двадцать лет держал нас в строгости и запрещал сладкое!

Щедро накинув сверх цены, они купили четыре пирожка и съели их, стоя на ветру и не смущаясь взглядов, словно усталые путники на привале. Эта картина — особенно вид прилично одетых девушек, уплетающих за обе щеки при всем честном народе — казалась до того непривычной, что некоторые зрители отвернулись или прикрыли глаза рукой.

— Пожалуй, отцу наше пиршество не пришлось бы по вкусу! — предположила Харриет, вылавливая из-за корсажа упавший туда кусочек.