Тоска по Лондону - страница 14

А здесь жили мои друзья позже они уехали в Израиль потом в Америку мы встречались и вместе вспоминали молодость а здесь я бродил туманными вечерами обдумывая первые опусы они казались мне грандиозными замыслы всегда грандиозны пока не увидишь их осуществленными и люди литературно образованные не тебе чета поддавались самообману при котором отсутствие таланта возмещается темпераментом и той искренностью от которой до глупости один шаг да и тот уже сделан и разве я теперешний отличаюсь от тогдашнего разве взрослеем мы даже перед концом и разве легче мне теперь оттого, что не нужны мне ни слава, ни деньги? Почему не легче теперь, когда не нужна уже слава?

А здесь в морозное ясное скользкое утро ходил по квартирам избирателей, держась за руки с… ссстоп! переключить, переклю!..

Да-да-да, переклю, переклю!!!

Следить приходится не только за прохожими, дабы случайно не встретить, но и за мыслями, дабы ненароком не напороться…

Цель моя расположена между двумя остановками трамвая, как раз посередине, и, хотя таскаюсь сюда уже столько лет, всякий раз повторяется та же история, и я колеблюсь, где сойти. От второй остановки приходится возвращаться, но предпочтение обычно отдаю ей, она возле самого дома, в котором я прожил четверть века, родил детей и так далее. Сходя на этой остановке — она называется Клепаривська, — я иду по камням, истоптанным всей моей семьей, и мне удается растравить раны до такой степени, что переношусь в прошлое почти четырехмерно. Беда в том, что иногда это становится нестерпимо, и свидание с ЛД превращается в формальность. До сих пор не умею распознавать, выдержу ли испытание родной улицей. В ответственных случаях, как сегодня, когда встреча имеет деловой характер, предпочитаю не рисковать и выхожу на остановке Оперный театр.

Но тогда приходится идти мимо Бригидок…

Помню, однажды, до психлечебницы, когда моя молодая тогда и крепкая тоска загрызла меня в тырсу, побрился, надел костюм, он все еще у меня есть (неизвестно зачем) и пошел на свою старую квартиру. Там живет славная семья, они знали меня по легендам, окружающим покойников и эмигрантов. Вероятно, эта удобная квартира стала темой их постоянных разговоров еще и потому, что они, почти на правах родственников, могли оперировать фактами и датами моей жизни. На деле в жизни моей не было фактов, я их избегал с филистерским тщанием, ничему не дал случиться. Все истории обо мне ложны, равно хула и хвала, легенды выдуманы, и вовсе не мною, заявляю об этом со всей ответственностью. Истории мне еще только предстоят, за этим и вернулся. Я попросил, чтобы меня провели в комнату, где прежде был мой рабочий кабинет, тогда стеллажи с книгами вдоль стен делали ее прекрасной. Асимметрично поставленное окно создает в комнате странную игру света. В солнце она не сияет, зато и в хмурую погоду не погружается в отчаяние. В этом смысле она совсем как жена в лучшие ее годы…

Да-да, переклю!..

Куда делись книги?

В глаза лезла румынская мебель, жалкие ковры, хрусталь… Прошлое не возвращалось.

Как вдруг взгляд упал за окно, там-то ничто не переменилось. Тот же колодец двора, голуби, бельевые веревки на ржавых блоках, луковые ожерелья у кухонных дверей, боковые стены со скрепами под облупленной штукатуркой, кусок туманного львовского неба. Звонок. Кто к нам? Из гостиной фортепьянная соната Моцарта. Солнце на вощеном паркете. Сдержанно — один раз! — скребнет дверь наш молодой тогда пес. Или войдет ЛД. Жена… у самого горла…

Хозяева оказались начеку и на уровне. Рванулись, оттащили от окна и напоили в стельку. Никуда не отпустили, спать уложили в кухне — чтобы ослабить силу воспоминаний. В кухне, дескать, я не спал. Спал и в кухне — во время ремонта. Ушел я утром с чугунной головой и больше не возвращался. Зачем? Выброситься можно из любого окна, ускорение силы тяжести одинаково…

Вот и цель. Добрел-таки. ЛД, конечно, нет. Все как обычно. Явится, когда завершу ритуал.

Ритуал прост. Вхожу в кофейню и становлюсь в голову очереди, а нет очереди, тем лучше. Привет, пани Кабатчица. Она кивает с улыбкой. В одну чашку наливает мне кофе, в другую коньяк, на блюдце кладет пару бутербродов с колбасой и наплавленным сыром. Бутерброды, выдержанные в электропечурке, хрустят. Это хороший обед. Я плачу рубль. Иногда получаю на этот рубль два сдачи. В такие дни так же выпиваю кофе и коньяк, но резких движений избегаю: Кабатчица ставит диагноз почище любого кардиолога. Впрочем, и я ей подлечивал сердечко. Несу коньяк насущный в свой угол, дальний и темный, он всегда свободен. ЛД уже там. Начинаем наш бесконечный диалог. Ради которого я и вернулся.