Товарищ милиция - страница 15

Люди вспоминают о милиции, когда с ними случается несчастье, тут-то они и начинают требовать исполнения главного принципа советской милиции — беречь покой граждан. А она, милиция, действительно нас бережет. Только не все мы, честно говоря, представляем, что это такое. Не все знают, насколько сложна и многообразна милицейская работа. Ведь беречь нас надо на каждом шагу, а не только тогда, когда совершено преступление.

Дело ведь не только в том, что подлая рука, предположим, вытащит у вас деньги. Дело еще и в том, что преступники не замыкаются в своем узком кругу, они всеми силами пытаются его расширить, втянуть в него новичков.

На любом милицейском посту нужны люди, беззаветно преданные своему делу, мыслящие по-государственному, люди, для которых работа в милиции — не просто служба, а дело всей жизни. Именно таким я и узнал одного из большой армии милицейских работников старшину милиции Алексея Николаевича Артамонова.

Еще не стонали в небе журавли, леса не порошили багряной метелью листопада, но осень подкрадывалась — это чувствовалось и в воздухе, замешанном на густом настое ржаного поля, и в горестном шепоте усыхающей осоки, и в тонком запахе зацветшей таволги — самых распространенных в здешних местах диких цветов.

Виктор любил эти цветы особо, по-своему. Еще когда ухаживал за Леночкой, дарил их ей. И теперь, возвращаясь домой, уже по привычке останавливался у Холодной речки, спускался в пойму и набирал букет. С некоторых пор у односельчан стало приметой: цветы в коляске — управляющий едет домой.

Дни стояли тихие. Табунились скворцы, исчезали береговые ласточки — стрижи, а появлялись красновато-серые птицы: хвост с желтой полоской, крылья с белыми пятнами, на головке хохол.

«Свиристель пожаловала, от директора холодом повеяло — жди осени», — размышлял Смородинцев.

О вчерашнем дне ему все еще вспоминать было неприятно: поругался с «хозяином». Спор зашел из-за пустяков, а вылился в крупный разговор. Директор совхоза обвинял управляющего Смородинцева в сдерживании подготовки к раздельной уборке ржи. Накануне состоялось заседание бюро райкома партии — вызывали директора. «Зарядили» — теперь сам, как аккумулятор, перешел на разрядку, рвет и мечет. Кое о чем раньше надо было думать. Несдержанность директора передавалась по инстанциям дальше, словно ток электрический по цепи.

С утра Смородинцев побывал в самой далекой бригаде — Дикой Гари — и теперь спешил в Сосновку. Мотоцикл вздрагивал на ухабах и выпиравших из земли корнях, мчался по затененной деревьями дороге. В пустой люльке перекатывался сухой букет таволги, ее мелкие лепестки высохли, осыпались и теперь, словно снежинки, метались под брезентовым пологом. Мелколесье сменилось сосняком и зубчатым ельником. Все это — и деревья, и воздух, и быстрая езда — вызывало у Виктора прилив сил. Он стал забывать о тяжелом разговоре.

Мотоцикл выскочил из леса, и дорога снова побежала по вырубке, покрытой зеленью кустарника. Впереди замаячила фигура незнакомого человека, который, очевидно, что-то хотел спросить. Виктор сбавил газ, поднял на лоб защитные очки и посмотрел на часы. Было без четверти двенадцать…

Время шло, а управляющего не было. Ждали к двенадцати, шел первый час. На Смородинцева, человека особо аккуратного, это не походило.

Вчера управляющий был взвинчен. Заметили многие.

— Что мрачен, Виктор Иванович? Уж не заболел ли? — участливо спросила учетчица Нина Бояршинова, всматриваясь в лицо управляющего. Всегда веселый — смотрел он с грустью.

— Ерунда! — отмахнулся Смородинцев. — Сводку по бригаде составила? Нет. Вот сниму с тебя тоже стружку!

— За что с тебя-то, Виктор Иванович? — не унималась Нина. — И так печешься о хозяйстве более других.

— Это мало кому известно. Не хватило корма — ты виноват. Перерасход горючего — опять ты. Иван Закруткин пьянствовал — снова с тебя спрос.

— Закруткин — пьянчужка, об этом все знают. Он и до вас таким же был, — желая смягчить разговор, Бояршинова перешла на «вы».

— Как все просто. «Все знают». Знают, а что из того? С топором не на кого-либо, а на меня бросился, когда за его жену и детишек заступился. А другие словно не видят — попрятались. Подкараулить обещал.