Традиция и Европа - страница 20

(четвёртое), связанное с особым состоянием, наблюдаемым при каталепсии: состоянии очевидной смерти, связанного со скелетом и репродуктивной функцией.

Митра, который после седлания быка «позволяет себя нести» в дикой скачке, не отпуская животное, символизирует Самость, которая по мере того, как она погружается, проходит через эти четыре стадии и через нейтральные области, их разделяющие. В противоположность этому, обычные люди просто теряют сознание и засыпают на самой первой стадии. Бык сдаётся только тогда, когда Митра демонстрирует достаточно решимости и ловкой устойчивой силы, или пока процесс «погружения» не достигнет четвёртой стадии. [26] В этой точке основные механизмы примитивной жизненной силы захвачены и остановлены, ртуть зафиксирована и застыла; «бык» убит. Жизненная сила, наконец лишённая всякой поддержки, остановлена, уничтожена, сожжена до корней.

Как только этот кульминационный пункт достигнут, происходит волшебное преображение. Ослепительная, вихрящаяся, божественная жизнь восходит из глубины, — быстрая, как молния. Эта новая жизненная сила пронизывает всю жизнь преображающим светом. Она воссоздаёт тело ab imo, [27] как сущность чистого действия, как тело славы бессмертного величия; это «лучащееся тело», augoeides, Hvareno, vajra, Dorje. Это различные имена, повторяющиеся в западной и восточной традициях, описывающие одну и ту же силу. Эта новая жизненная сила, имеющая природу алмаза и непреодолимого удара молнии, преобразует смертное, лишённое вечности состояние в бессмертное.

Из раны быка сочится не кровь, а пшеница, Хлеб Жизни, как вечный источник, созданный окружающей пустыней и как чудо появления нового вида растения. Однако всё ещё необходимо преодолеть одно препятствие: стаи нечистых животных толпятся около умирающего быка, чтобы испить его крови и откусить его гениталии, таким образом, отравив источник жизни. Это последний эпизод в этой истории: его смысл состоит в том, что когда бык убит, пробуждается поразительная и сверхчеловеческая сила, в индуистской традиции называемая кундалини. Эта сила немедленно наполняет все принципы и функции, поддерживающие физическое тело. Если во время этого процесса все эти элементы не будут очищены, организованы и объединены, они высвободятся, поглощая и трансформируя к своей выгоде высшую силу, которая должна преобразить их в духовное тело. В результате происходит ужасное движение, истечение, поток сил, принадлежащих животной и чувственной природе, которые теперь необычно возбуждены. Этот феномен назывался «облачностью неба», «бурей» или «потопом». В алхимической и даосской традиции эта «буря» происходит после того, как кто–либо испил «молоко Девы», т. е. «кровь Дракона». В мифе о Митре этот феномен соответствует стае нечистых животных.

Вряд ли подобного опыта можно совсем избежать, так как это самое последнее испытание. Но смотрите — после него небеса разверзаются и чудеса продолжаются. Последние скрытые препятствия уничтожены поднявшимся потоком света и звука, освещающим всё скрытое, похороненное, обусловленное в форме телесных органов, в жестах, в мощном космическом просвещении. Это восхождение человекобога в небесные сферы, в иерархию «семи планет». Здесь внешнее измерение вещей растворяется, становится светлым изнутри, а затем сгорает. Всё становится живым, пробуждается и перерождается изнутри; всё становится символичным, наполненным смыслом, лучащимся— духом неограниченного и вечного тела.

За пределом седьмой сферы лежит КОНЕЧНОЕ, где более не существует «здесь» и «там», но только спокойствие, просвещение и уединение, как в бесконечном океане. Это измерение «Отца», за которым лежит измерение «Орла» — вершина, основание сияющего, вихрящегося мира сил.

Таковы путь и задача, открытая для человека, в соответствии с митраистской мудростью, соперничавшей с христианством за наследие Римской империи. Когда она была вытеснена и перешла на внешний, экзотерический план, эффект мудрости мистерий сохранился в оккультной традиции, но она продолжала неуловимо и невидимо влиять на исторические события Запада. Сегодня снова она простирается за пределы этого мира, который наука «освободила», а философия «усвоила». Она снова проявляется в пока что весьма беспорядочных попытках; в существах, которые раздавлены весом истины, оказавшейся слишком тяжёлой для них, которую, тем не менее, смогут принять и утвердить другие. Она снова проявляется в Ницше, в Вайнингере, в Брауме, в самых радикальных течениях современного идеализма. Она снова проявляется и в нас, в нашей тоске по бесконечному, в единственной ценности, которую мы лелеем: в величественной и солнечной жизни — жизни света, свободы и силы.