Трагедия казачества. Война и судьбы-1 - страница 6

Основная обязанность — уход за лошадьми, изредка — ночное патрулирование и дежурство в охранении. В остальном — почти полная свобода. На лыжах выходим на заячьи тропы и расставляем силки. Редко в силки попадались зайцы, но главное — побродить по снежному полю подальше от села и пострелять из карабина, если встречаешь зайца или лису.

Как-то мы с Юрой подрались. Не помню по какому поводу. Но это был единственный случай в наших совместных приключениях.

Старшим у нас — ездовой казак Иван Егоров. Спокойный, открытый, не умеющий лгать. Ему за сорок. По нашим меркам — старик. В гражданскую войну (в 1918 или 1919 г.?) был мобилизован в Красную Армию. Его полк добровольно перешёл на сторону белых, которые красноармейцев разоружили, построили и расстреляли из пулемётов. Осталось в живых около двух десятков человек, в основном раненые. Иван остался невредим: упал первым и притворился мёртвым в куче трупов.

Затем до конца воевал на стороне красных. Но в коллективизацию ему вспомнили добровольную сдачу белым, да и хозяйство было крепким. Угодил на Беломорканал, а семья погибла в ссылке. Было за что не любить советскую власть.

В советско-германскую при первой возможности сдался в плен и вступил для борьбы с большевиками в полк Кононова почти в самом начале его создания в 1941 году.

Он был неплохим рассказчиком, и мы с удовольствием слушали и историю кононовского полка с боевыми эпизодами, и об ужасах межэтнической резни в Югославии, и о взаимоотношениях казаков с гражданским населением, четниками[2], усташами[3] и коммунистами. Многое из этого нам было известно и ранее. Но Иван Егоров ненавязчиво, по-житейски давал моральную и нравственную оценку всему происходящему. И не всегда в пользу казаков.

В конце февраля 1945 года (или в начале марта?) установилась прекрасная погода. Начал быстро таять снег. Природа оживала.

Казачьи полки перешли в наступление. Вероятно, оно было взаимосвязано с наступлением немецких войск в Венгрии в районе озера Балатон. Тыловые части двинулись за своими полками.

А нам с Юрой было приказано с вещами, но без оружия явиться в штаб корпуса (в моей памяти именно с этим моментом связано преобразование дивизии в корпус). Там собралось 10–12 воспитанников из различных полков. Было объявлено, что всех нас отправляют в Австрию в казачье поселение, из которого мы когда-то сбежали. Общее уныние.

С двумя сопровождающими сели в поезд и поехали в Загреб. В поезде мы втроём: я, Юра и Володя из 3-го Кубанского полка, — решили бежать. На вокзале в Загребе легко оторвались от своей группы и пешком вышли к первой загородной станции на железнодорожной ветке, идущей в сторону Вировитицы.

Поезда ходили почти без расписания, медленно, часто подвергались авиационным налётам или нападением партизан Тито. На одной из станций увидели встречный поезд, подвергшийся нападению титовцев. В тамбурах многих вагонов лежали трупы и только гражданских лиц. Ни одного военнослужащего!

Наш поезд дважды обстреливали английские штурмовики, но попаданий и пострадавших не было. В этом большая заслуга зенитчиков (каждый поезд в прифронтовой полосе имел платформы со скорострельными зенитными установками), своевременно обнаруживших самолеты и открывавших по ним огонь первыми при обоих заходах.

Чтобы избежать задержания полевой жандармерией, проводившей контроль пассажиров, на одной из станций пришлось сойти с поезда. Здесь два усташа, угрожая оружием, пытались у нас отобрать сапоги (по всей Югославии была острая нехватка обуви и даже в горах люди зачастую ходили босиком). Мы — подростки. Усташи — взрослые крепкие парни. Но когда поняли, что напоролись на сопротивление (у нас были только ножи), оставили нас в покое.

Далее до тыловых частей корпуса мы добрались без приключений. Здесь Володя ушёл к своим казакам из 3-го Кубанского полка.

С небольшим обозом в несколько подвод выехали в расположение 5-го Донского полка. В пути заночевали в каком-то селе. Плохо спалось, и чуть свет я встал и вышел к лошадям.

Предстоящая встреча со своими казаками, прекрасная погода, утренняя тишина и свежесть воздуха, всё более чётко вырисовывающиеся очертания гор, первые лучи солнца вызвали такой душевный подъём, восторг и восхищение, какого не испытывал больше никогда в жизни. Хотелось петь и плакать одновременно. Я был счастлив.